‘dirge’ | Партия

С раннего детства Дитрих привыкал всегда делать, что должно. Небогатой многодетной семье жилось тяжело, и мальчик очень рано начал помогать матери. В восемь отец впервые взял его на охоту – этого дня Дитрих ждал с нетерпением на протяжении последних двух лет. Он с удовольствием обучался отцовскому ремеслу, часами напролёт тренировался в стрельбе из деревянного лука. Мальчик не сомневался, что пойдёт по отцовским стопам и станет охотником. В родной деревне было не так уж много занятий, и к охоте душа у Дитриха лежала куда больше, чем к земледелию.

И он становился хорош. Отец никогда не говорил ему этого, но Дитрих изредка видел гордость и одобрение во внимательном взгляде. В стрельбе среди деревенских ему и вовсе не было равных – парень находил наслаждение в том, как поёт тетива, и в том, как стрела вонзается в шею бегущей сломя голову дичи. В то же время, Дитрих отличался терпением. Он всегда понимал, что хороший выстрел – это хорошо если одна десятка дела. По большей части ремесло состояло из терпеливого ожидания, чтения следов, изнурительных пеших переходов по заснеженному холмистому лесу. И Дитрих, бывало, пропадал в окрестных лесах сутками напролёт.

Дитрих вырос весёлым и общительным парнем, который мог как долго молчать, так и трещать без умолку в хорошей компании. Младшие братья и сёстры его обожали, мать с отцом души не чаяли в первенце, сверстники в деревне как минимум уважали. В девятнадцать Дитрих ушёл в обнимку с Элоизой с весёлой попойки. Всегда немного застенчивый в общении с девушками, он не мог поверить своему счастью. Они провели ночь на мельнице, и уже на следующий день Дитрих начал всерьёз откладывать почти весь свой заработок с продажи шкур и мехов.

Война наступила спустя четыре недели. Сперва мобилизовали отца, через несколько дней рекрутеры пришли и за Дитрихом. Он попал в подразделение с несколькими друзьями – вся деревня со слезами на глазах провожала уходящих солдат. В последний раз обернувшись, Дитрих увидел в толпе заплаканные лица матери, сестер и, конечно же, Элоизы. Он никогда не пытался сбежать от призыва. Привык делать, что должно. Отец подал пример, старший сын пошёл следом. Боязно было только за мать и сестер, которые остались без мужской руки в доме.
Но Дитрих убеждал себя – ничего. Не чужие в деревне, беда у всех общая, люди помогут, не пропадут.

На первых порах было страшно. Наличие знакомых лиц рядом слегка утешало, но чем дольше тянулось первичное обучение, тем более неспокойно становилось на душе Дитриха. Он многое повидал на войне. Терял товарищей и соратников, повиновался приказам командиров и убивал. Молитва Единому, которую Дитрих с раннего детства повторял перед сном каждый вечер, звучала всё реже. Вокруг становилось слишком много грязи и серости, чтобы продолжать цепляться за веру в Всевышнего.

Воинское искусство Дитриху не очень давалось. Превосходно стреляя из лука, он, тем не менее, не хотел убивать. Кое-как научился размахивать мечом и копьём, но ни у одного командира язык не повернулся бы назвать эти ухищрения "подготовкой". Но для солдата в строю персональные навыки – дело вторичное. Дитрих умел держать строй, умел стоять до конца с несгибаемым бараньим упорством, умел сноровисто соображать на ходу и всегда отличался незаменимой в боевых условиях житейской смекалкой. В определенный момент, совершенно незаметно для себя, он стал достаточно хорошим солдатом, которого ценили все офицеры, под командование которых он по воле случая попадал.

И всё-таки война что-то в нём надломила. Стерла блеск в глазах, оставила безразличие. Всё чаще Дитрих отворачивался, предпочитая не замечать. Он никогда не опускался до мародерства, но постоянно становился свидетелем. Лишь однажды Дитрих не выдержал – чернявая деревенская девчонка, которую в два рыла толпой заваливали солдаты в старом амбаре, до боли вдруг напомнила ему Элоизу. Обычно спокойный, уравновешенный и немного угрюмый, Дитрих сорвался с места с огнём в глазах и оттолкнул от крестьянки здоровяка, что был выше его почти на две головы и шире, по меньшей мере, в полтора раза. Он решительно встал между девушкой и солдатами и, коснувшись пальцами рукояти меча, помотал головой. Было в его взгляде что-то такое, что насильники, смутившись, всё-таки отступили. Дитрих помог девчонке подняться и ушёл, даже не спросив её имени.