Скрипач, Мрачный
– Я морпех, – отвечает Борделон Мрачному, щурясь на солнце. Он смотрит в сторону тех двоих. – Да лежат баллоны ваши на пункте боепитания, если лейтенант их уже не оприходовал. Помните Лесли из штаба роты? Он успел на пирсе зажечь, прикиньте? Дым видели? Это он чуть пирс не спалил.
Штаб-сержант откладывает винтовку, расстегивает ремни патронташей и стаскивает через голову дангери. Пока он расшнуровывает ботинки, вы замечаете (только сейчас), что на руке-то у него повязка. Грязные бинты в пороховой гари. А, ну точно, это его в руку тогда ранило, когда он блокгауз подрывал.
– Вдвоем нет смысла. Там по воде – тело легче, я и один справлюсь. Вы сидите пока тут, как мы добредем до берега, я махну рукой, тогда ты поможешь. А ты, – кивает Мрачному, – прикроешь. А то двумя-тремя ради двоих рисковать... Не комильфо, как говорят в Луизиане, ага?
Теперь вы различили, что акцент у него самый что ни на есть техасский, почти как у актера из вестерна, ковбоя какого-нибудь, но несильный. Так обычно говорит главный герой – чтобы по акценту все поняли, кого он играет, но еще и поняли, что он там сказал, а не ломали голову при каждой фразе. А еще становится ясно, почему он так уверен: когда он остается в одной майке, видно его мышцы, как у атлета – выпирающие из-под загорелой кожи.
Грохнул какой-то шальной снаряд неподалеку – вы все втроем пригнулись, но до вас даже пыль не долетела.
Борделон показал двумя пальцами на нейтралку:
– Я пошел, смотрите в оба, никуда не уходите, ну и на меня поглядывайте. Ждите, как помашу.
Вы поймали себя на мысли, что хоть и техасец, а почему-то не выглядел он обаятельной деревенщиной. Напротив, было в нем что-то от отличника, ну, знаете, парень, который становится капитаном команды по бейсболу, получает грант на обучение в колледже, никогда не замешан ни в какой подозрительной херне, женат на красивой блондинке, у них потом ладные такие детки и недорогой, но хороший автомобиль. Всего добился сам, все по уму.
Воротит от таких, да?
Он не пригибаясь, легко, как на пикнике, вбежал в воду, быстро зашел по пояс и нырнул рыбкой. Потом вынырнул и поплыл к тем ребятам.
Дальше вам надо было следить за тем, что происходит впереди.
Впереди ни хрена интересного не происходило – левее вас стреляли и правее вас стреляли, а впереди были какие-то бараки, то ли уже взятые, то ли брошенные япошками, то ли что. Подальше слева, кажется, танки шли в атаку – рычало моторами, грохало, та-та-такало. Потом рвануло совсем уж как-то истерично – ДА-БА-ДАААМ! Еще было слышно, что один танк застрял где-то на берегу и никак не заводился – всё кашлял и кашлял он мотором, мерзко и бессильно. Вы вообще-то впервые видели эти танки – здоровенные, высоченные, как движущиеся сараи, с большими круглыми башнями и скошенными лобовыми плитами. Выглядели они грозно, но непонятно было, как там, японцы, на самом деле от них выхватывают, или же нет.
Справа, где оборонялись ваши, рота "Гольф", тоже творилось что-то "веселое" – но там больше частили винтовки и пулемёты. Потом стали рваться гранаты. Но все это слышно было на общем фоне, а он сам по себе приглушал все звуки. От острова на мили разносился по океану гул сражения – херачили пушки и пулемёты, всё время что-то то долбило, то взрывалось, то ахало, то гремело. Было странно, что земля не дрожит. Остров отсюда, из-под стены, казался очень большим, но вы знали, что он маленький, и, кажется, "по законам физики" от такой стрельбы он должен был весь дрожать, как желе, и весь песок давно уже с него должно было обтрясти. Однако не обтрясло почему-то.
Потом вы обернулись, глянули назад. Борделон доплыл до тех двоих, и теперь его голова маячила рядом с их головами.
Потом они сдвинулись и, кажется, побрели к острову.
Потом рваной строчкой рядом с ними упали фонтанчики, и они исчезли.
И вс... нет, опять появились! Они двигались дальше к берегу, осторожно, и фонтанчики больше не появлялись. Это было странно, кажется, должны были их срезать и дело с концом, но вот почему-то не срезали.
Когда вы опять обернулись, Борделон уже шел по колено в воде с двумя морпехами, которых вел, обхватив подмышками. Он выпустил одного из них и махнул рукой. Скрипачу пришлось бежать ему навстречу.
Холодная вода затекла в ботинки, стала хлюпать между пятками и стельками.
– Вот, бери одного, – сказал Борделон.
Ты подхватил его, закинув его руку себе на плечо, и повел к стене, но как только вы вышли из прибоя, то сразу рухнули от греха, и ты поволок раненого парня за ремень. Он тоже кое-как упирался в землю, и ощущения были почти такие же, как совсем недавно, когда Крот волочился, держа за ремень тебя.
Скоро вы, все четверо, снова оказались под стеной. Раненые парни были бледные, если не сказать синюшные – оба были ранены и оба очень замерзли в воде, а еще сильнее испугались. Они были совсем молодые, по семнадцать лет, не больше, у обоих песок сразу же облепил мокрую, почерневшую от воды форму.
– Молодец, – выдохнул Борделон, тяжело дыша. – Молодцы. Раны... раны не запачкайте.
У одного была прострелена рука, с ним разобрались быстро. У второго был пробит правый бок, кажется, зацепило ребро, и с ним пришлось повозиться. Ранение было сквозное, и одного пакета не хватило.
– Капрал, держи давай, прижми. Скрипач, нужен ещё пакет. Давай, вон, у него возьми! – Борделон кивнул в сторону, ты обернулся и увидел там бойца. Он лежал под стеной, спиной к вам, ярдах в пятнадцати, спрятавшись, вжавшись в неё, обнимая винтовку, и, как тебе показалось, дрожал.
Ты подполз к нему, окликнул и потряс за плечо, но он не ответил. Ты прополз еще ярд мимо его ботинок, и понял, что не дрожит он вовсе. Он был мертв. Еще более бледный, чем два вытащенных из воды парня, он лежал, а медальон его болтался на цепочке – только один, второй уже забрали. Ты глянул мельком в его лицо, и лучше б не смотрел.
Лицо его не было ранено – оно только застыло, запечатлев последнее предсмертное выражение.
Ты видел уже мертвых сегодня – и американцев, и японцев, видел близко, как тех, которых зарезал при тебе Мрачный. Видел убитого Ушастика. Но ты никому из них не смотрел в лицо так, как ему.
Его глаза были потускневшие, но еще пока влажные, а лоб и губы замерли с выражением отчаяния.
"Мам, ну почему я-то?" – прочитал ты там. Он был чуть постарше тех двоих, но несильно, лет девятнадцати или двадцати. Его убило быстро, почти мгновенно, он только понял, что умирает, и тут же и умер. Легкая смерть, а все равно он страшно обиделся на всех. Эта обида прямо-таки сочилась из уголка его искривленных губ.
Он был такой же как ты.
Говорят, все люди боятся одинаково, а вообще-то нет. Большинство из вас, морпехов из роты "Гольф", было детьми. Нет, не потому что вам было недостаточно лет – к возрасту это не относилось. Просто у вас была картина, как все будет, мечта. Ну знаешь... экзамен, страшновато, но ты его сдашь – и все, мороженое, солнце и лето. Или не сдашь. Плохо будет, придется пересдавать. Но тоже... ну... как-нибудь да будет. Получится другая, неприятная и тяжелая история, и будут еще нервы, слезы и зубрежка по ночам. Ну, бывает и так, ну что теперь. Но в конце-то что-то хорошее! По одному из сценариев, которые выстраивает для тебя мир твоих родителей, мир нормальных людей.
А попали вы в мир для таких, как Мрачный. Где нет человека, который скажет: "Да все будет в порядке." Где перспективы всегда можно описать словом: "Хер знает, че будет. Может, и полная жопа". И эта полная жопа только звучит забавно, а на деле-то... на деле плохо в ней то, что нету там сценариев. А значит, нет хорошего конца. Если вас, таких как ты или таких как этот вот парень, убьют – это будет не хорошо и не плохо. Нормально будет, вот и все.
И нужен кто-то, кто скажет, мол, прорвемся. Мол, не дрейфите, парни. Даст понять, что, может, у кого-то из вас история сложится трагично, но общая ваша история, на всех, будет честной, хорошей и с достойным концом. И тех, кто не вернется, будут помнить.
И он должен это сказать так, чтобы вы поверили – искренне, сам будучи уверенным в этом. Не как холодный профессионал, а... как... как папа что ли? Или мама?
Но... не было тут такого человека. Был только лейтенант Манго, лейтенант Клонис, ганни, подполковник Джордан – и все. И они могли сказать вам только "как получится, так и будет, парни, мы сами не знаем." А не говорили даже этого. Им и самим было страшно. Страшно, что история закончится знаешь как?
Так, что вас всех забудут.
Знаешь, почему?
Потому что никто не захочет вспоминать слово "Тарава". Люди не любят вспоминать провальные операции. Люди не любят вспоминать горы трупов и позор. Поражение – это ведь почти всегда позор. А тем более такое – сотни кораблей и самолетов, целая дивизия, и вот... трупы в полосе прибоя.
И ты понял, зачем сержант Борделон полез туда, за теми двумя парнями. Ему тоже было страшно, что все закончится "нормально". Он хотел хороший конец. Для этих двоих. Для всех, ну, или хоть для большинства. Ради него и старался, чтобы в него верить хоть немного.
Это было тяжело между десятью и одиннадцатью утра на пляже РЕД-2.
Вот что прочиталось на лице у этого паренька, имя которого ты не успел прочитать на жетоне, хотя заметил, что оно начиналось на 'C'.
Ты нашел у него на поясе нетронутый пакет. Потом обернулся и увидел, что вдоль стены от пирса ползут еще люди. Ты узнал Витамина, санитара, и с ним были еще два морпеха с пончо в руках. Вчетвером вы вернулись к Борделону.
– С КП заметили, как ты за ними побежал, представляешь! – сказал Витамин. – Ну, ты молодец, штаб-сержант.
Борделон, накинувший куртку нараспашку прямо на мокрые плечи, кивнул.
– Что, потащим их к причалу?
– Подтащим поближе, чтобы не забыли про них. К самому пирсу нет смысла – слишком много раненых, до этих нескоро очередь дойдет. Там раненых у стены укладывают.
– А их вообще вывозят?
– Иногда по каналу пробивается амфибия, тогда возят. По пирсу не носят сейчас – слишком опасно. А под пирсом хрен донесешь, там глубоко, если дальше.
– Понял.
Вы положили раненых на пончо, взялись за углы и наполовину ползком, наполовину на коленях, лишь бы не высовываться над стеной, поволокли их мимо берега, мимо танка, который только при вашем приближении зверски зарычал и завелся, и дальше к пирсу.
Там вас ждали новые неприятности.