Итак, рота Гольф начала переходить в контратаку.
Давайте я вам напомню, зачем она это делала. А, нет, не напомню, потому что я... я сам не знаю. По первоначальному плану рота "Гольф" (как и весь второй батальон) должна была прорваться на противоположный берег острова где-то не позже полудня. Но я не думаю, что среди вас был хоть один человек, который не понимал, что первоначальным планом вице-адмирал Хилл может подтереть свой адмиральский зад.
Вы удивитесь, но в этот момент вице-адмирал Хилл был абсолютно уверен, что всё идет по плану! И не он один. Даже ваш командир дивизии только начинал догадываться, что что-то пошло, нуууу, не совсем по плану. Впрочем, думаю... вы не удивитесь. Вы же понимаете, что даже с самого высокого мостика самого большого линкора никому не видно даже в самый мощный бинокль, сколько человек разорвало снарядами, а сколько не добралось до берега. Генералы так близко к передовой не оказываются – не для этого они карьеру делали.
Помимо плана был ещё приказ от подполковника Джордана – занять следующую линию бараков и развалины, чтобы прикрыть фланг роты "Фокс". Ну, был. Но он когда был-то! Только что японцы роту "Фокс" что ли атаковали мимо ваших позиций? Нет же, не стали атаковать. Вас и атаковали. Обстановка, значит, изменилась.
Однако в этой операции, в которой линкоры и крейсера обрушили на остров тонны снарядов с околонулевым эффектом, в которой танки в ключевой момент оказались на дне грузовых трюмов, в которой командир вашего батальона только и успел, что зажигательно крикнуть: "Эти ублюдки нас не достанут!" – прежде чем косоглазые ублюдки его достали, осмысленность вообще была не главным на повестке дня. Тут не поспоришь.
Короче, рота "Гольф" собиралась контратаковать, боюсь, сама не очень четко понимая для чего. Но на войне и правда есть такое правило: "Не знаешь, что делать – атакуй!" И часто оно срабатывает. Скоро мы, видимо, узнаем, сработало ли оно в этот раз.
Однако я боюсь, что вы представили начало этой атаки, как в кино. Ну там... примкнутые штыки. Бойцы четко идут вперед короткими перебежками, припадают на одно колено. "Прикрой, я перезаряжаюсь." Сведенные мужественные брови, поджатые мужественные губы, смотришь на это все в кинотеатре и говоришь: "Бетти, а вон я, кстати, с пулемётом на фланге!" А Бетти, поправляя рыжие волосы, тяжело дышит и прямо-таки мокнет от того, какой ты герой.
Ох. Не. Тут вообще красивым кино и не пахло.
Атака эта начиналась так.
***
По маленькой полоске песка между исцоканными пулями и осколками блокгаузами и полосой прибоя полз человек в куртке цвета шалфейного листа, насквозь мокрой от пота. Пока он не дополз до блокгауза, на него вообще никто не обращал внимания. Потом обратили.
Навстречу ему, но чуть в стороне, параллельно, по усыпанному кусками сколотого бетона, какими-то тряпками, ямками и воронками песку молодой парень в каске с расстегнутым подбородочным ремешком изо всех сил тащил водонепроницаемое пончо. Парень икал от страха и важности своей миссии.
А на пончо он тащил сухощавого, подтянутого мужика. У мужика было распорото осколком гранаты бедро и прострелено плечо. Мужик, стиснув зубы, упирался здоровой ногой в песок, чтобы хоть немного ускорить процесс своей эвакуации.
Еще чуть в стороне к берегу ползли два парня – один держал другого за ремень, потому что ни хрена не видел. Его глаза были плотно зажмурены. Где-то там за ними полз парень постарше, с трубой от огнемета в руках, которая без баллонов смотрелась крайне нелепо.
Все эти люди не видели и не слышали друг друга. Им всем было не до того.
Мужчина в пропотелой куртке был лейтенант Клонис. У него кружилась голова и шумело в ушах.
Пацан, тащивший раненого мужика на пончо, был рядовой Лонг-Айленд. Он был не робкого десятка, но боялся сейчас, что прилетит снаряд и убьет ганни. Что его самого могут убить, он забыл. И еще он стеснялся, что икает. Он не понимал, что мужику немного не до его икоты.
Раненый мужик – это и был комендор-сержант Блэкторн, он же Кремень.
Ну, а те трое, что ползли в стороне – Скрипач, Крот и Мрачный.
Клонис
Ты дополз до блокгауза, прислонился к стене и заговорил с Дасти. Морпехи оглянулись, немного погодя поняли, кто это вообще. Потом ты отдал приказы. Дасти кивнул. Все кивнули. Дескать, мы поняли.
– Сейчас, сэр! Сейчас! Я понял, сэр, – отозвался Смайли. Он все понял лучше всех. Самый понятливый, самый старательный. Но, конечно, никакого "бегом" он не выдал, а пополз. Че-т тут никому вдоль берега бегать не хотелось уже, по ходу. Все готовые выдать такой трюк быстро закончились, как Абориген.
От ползанья по горячему песку у тебя опять стала кружиться голова. Руки подрагивают. Слабость в теле. Но ничего, можешь и команду отдать, и встать, наверное, получится. Даже выстрелить сможешь. Попадешь или нет – уже вопрос, но тут не стрельбище.
Это было то, что чувствовал ты. А вот что почувствовали морпехи.
Люди Дасти, занимавшие позиции между блокгаузами, вообще не сразу поняли, что пришел Клонис и что он что-то им кричит. А когда поняли... Они охерели. Они посмотрели на него и решили, что командир их взвода немного слетел с катушек. Во-первых, потому что именно так он сейчас и выглядел. А во-вторых, потому что их японцы только что чудом не втоптали в песок и не потыкали в этот песок штыками для надежности. И большинство из них сейчас считало патроны и прикидывало, сколько им еще осталось жить и о чем бы помечтать напоследок: о глотке холодного пива или об аппетитной женской заднице. Такие парни, как те, что служили в третьем отделении, в последний момент не хотели думать о маме и папе. И так тут было тоскливо.
И тут приполз лейтенант Клонис и прохрипел... много всяких умных и решительных слов, но ключевое сообщение приберег напоследок:
– Короче, через пять минут начнем атаку, готовьтесь.
Дасти даже "естьсэр" говорить не стал. Он только плечами пожал. Дескать, ну, тебе надо, начальник, ты и атакуй, я-то че, моё дело маленькое. Но, конечно, приказ он готов был выполнить, потому и ходил в сержантах и получал свои сколько-то там долларов сверх оклада рядового.
Все те, кто думал о том, сколько осталось жить, с досадой поняли: "Бля... пять минут всего." Но никто ничего не сказал, потому что может кому-то и показалось, что командир слетел с катушек, но в таком замесе даже слетевший с катушек мужик, который думает, что что-то понимает, лучше, чем просто лежать и ждать смерти. Что-то странное несет? Посмотрим. Этих ребят за годик научили, что офицер – это вообще не то существо, которое должно выдавать на заказ неоспоримые истины. Офицер нужен, чтобы приказывать, иначе никто ничего не будет делать. А так войну не выиграешь и домой не поедешь.
Парамаунт дополз следом за тобой, припер пулемёт и поставил его на углу блокгауза. Вот Парамаунт молчать не стал.
– Позиция – говно, сэр, – сказал он со всем уважением, поводя стволом. – Парни, кто там справа? Высоко головы не поднимайте, окей?
Позиция вообще-то была нормальная, она страховала правый фланг. И в общем... в общем-то если эти люди сейчас уйдут вперед, в атаку, они мешаться не будут. Но Парамаунту не нравилось, что кроме угла блокгауза он ничем не защищен, а главное, что если япошки сами попрут из развалин, он по ним не сможет стрелять. Вместе с братьями-Гловерами он принялся копать себе яму. Пять минут – не срок, но хоть нишу какую-никакую выкопать было можно. Что-то недостаточно глубокое, чтобы быть могилой, но достаточно глубокое, чтобы никто не заметил, как ты обоссышься от страха.
А ты прислушался, что там творится у японцев. А у них там... ничего не творилось. И это было плохо. Не бегали там сломя голову командиры, собирая солдат. Не чертыхались друг на друга сержанты. Тихо там было, то ли все померли, то ли дисциплина и порядок. Вряд ли они прямо ждали вашей атаки, но не похоже было, что там кто-то обосрался от страха, что напротив такие геройские ребята, как рота "Гольф". Похоже было, что они отступили не потому что сломались, а потому что командир так приказал.
Ещё ты услышал рычание моторов, но где, каких? Ты был не специалист по моторам. То ли слева, то ли справа спереди...
Пять минут пролетели нереально быстро.
Ты успел сползать налево и докричался до Сирены и до Уистлера.
Уистлер вернулся. Он был весь какой-то запыхавшийся и нервный, как будто в него только что стреляли. Вероятно, так оно и было.
– Винк просил передать, сэр, что слева дует, – сказал он, пожав плечами. – Я так понял, он не в том смысле, что насморк боится подхватить.
Ну, шутит. Уже хорошо. Если человек может шутить – значит, скорее всего может и драться.
Потом приполз Смайли.
– Передал, сэр, – сказал он. – У Хобо там пять человек осталось.
Японцы перед вами не подавали признаков активности. Потом раздалась стрельба на левом фланге, стихла. На правом же стрельба звучала вроде бы вяло, но регулярно. Там периодически оживал то один пулемёт, то другой, то оба вместе. Доносился их стук издалека, правда.
Потом стрелка доползла куда собиралась.
Дасти, лежавший правее, в своем углублении между блокгаузами, посмотрел на тебя, высунувшись из ниши.
"Ну и че теперь?" – читалось в его моргавших из-за пыли глазах.
Манго
Слипуокер, получив приказ, переполз через бруствер, подняв облачко пыли, и скрылся за стеной из кокосовых пальм.
Прошла, может, минута или две. Ты остался в воронке... да практически один – Слипуокер смотался, Клонис уполз вперед поднимать людей в атаку, Уистлер и Смайли с ним... Парамаунт со своим пулемётом и братьями тоже уполз. Фактически, с тобой остался только скучный труп рядового Счетовода. Он лежал, засыпанный песком и стреляными гильзами, умятый ботинками и бессмысленный, как половая тряпка. Даже более бессмысленный. А ещё утром это был морпех твоего взвода. А теперь... а теперь – ничто. Никому до него больше дела нет.
Но одиночество твоё было прервано.
Чуть погодя в воронку какой-то боец (ты не помнил его имени, он был молодой, небритый, с красивым умным лицом нью-йоркца, а нью-йоркцев в морской пехоте было мало) затащил в воронку человека, которого волок на камуфляжном пончо. Человек этот был с окровавленной повязкой на плече, в разорванной куртке. Он матерился сквозь зубы. Лицо его было покрыто пылью и пороховой копотью. Он был ранен в руку и в ногу. Ты узнал его быстро, но не сразу.
Это был ганни.
Перетерпев приступ боли, ганни осмотрелся. Он спросил тебя, что происходит. А потом...
– Лейтенант! – зарычал он, как будто наждачной бумагой поскребли о металлический бак. – Че происходит? Вы чего с Клонисом делаете? Какая атака?! Вы кого атаковать собрались?! Куда вы пулемет... Нахуя вы его отсюда убрали? А если они сейчас опять пойдут?!
Морпех, который его притащил, тяжело дышал и не рвался в бой, ждал, что произойдет дальше, глядя на вас с тоскливым ожиданием.
Ты понял, что комендор-сержант, осознав, что происходит, кажется, был не в восторге от ваших действий. Причин могло быть три.
Комендор-сержант Блэкторн просто не верит в тебя. Назло говорит под руку. Когда-то он называл тебя "ебаным резервистом", а теперь ты командуешь его ротой. Ну, остатками, но тем не менее.
Либо же... либо у него шок. Он ведь ранен. Кажется, не очень тяжело, но все же. Наверное, это больно. Тебя, слава Богу, еще ни разу не ранили.
Но был еще третий вариант. Комендор-сержант искренне считает, что ваш план – не блещет гениальностью.
И что ты ему ответил? И ответил ли что-нибудь? Предпринял ли что-то? Или ничего не предпринял?
Но раньше, чем ты что-либо ответил, в воронку завалился еще один человек. Он скатился туда со стороны моря. Это был... рядовой Айскрим, из твоего взвода! Помнишь Айскрима? Парень мог на спор сожрать два фунта мороженого и никогда никакой ангины у него не бывало. В Новой Зеландии он этот трюк проделывал с огромным удовольствием. Видок у него был что надо – окровавленная, разорванная щека с примотанным медицинским пакетом. Такое ощущение, что пуля выбила слева пару зубов. Или не пару. У него, наверное, крошки от них во рту еще остались.
– Шэр, я от Шизика, – пробубнил он, морщась, чуть не плача, стараясь двигать только половиной рта. – Мы шам, – Айскрим махнул рукой в сторону причала. – Што де-ать? Шууукааа, – застонал он, несмело прижимая руку к щеке. На глаза у него и правда навернулись слезы.
Тебе было достаточно лет, чтобы понимать, почему он плачет. Айскрим был вообще-то не рохлей. Если бы ему оторвало ногу – не факт, что он бы и тогда заплакал. Он бы кричал, на стенку лез, но не плакал. А сейчас – на вот.
А всё так, потому что ему приказали передать тебе донесение, и ему НАДО ЗАСТАВЛЯТЬ себя говорить через боль. Чтобы выполнить приказ. Самому себе делать адски больно с каждым словом.
Война уже изуродовала ему лицо, прямо сейчас она ему внутри всё уродовала этой болью, которую он сам упрямо вызывал.
Но этот живой, не то что Счетовод. Ходит ещё пока. А представляешь, какой шрам будет, если выживет? "Через пол-ебла," – так за глаза это будут называть, покуривая сигаретки. "Ну этот, с шрамом который". Может, к вечеру челюсть вообще свернет на сторону, кстати. Кому он будет нужен там, потом, когда "войнушка в тропическом раю" закончится? Ты бы взял, скажем, в продавцы такого? А на дочери на своей дал бы жениться? И сядет этот паренек на морфий. Он ему вместо мороженого будет. Мороженое он ел, чтобы почувствовать холод, а морфий будет колоть, чтобы не чувствовать, какой холодной стала жизнь целиком. Ты вдруг, глядя на него, за секунду понял, как садятся на морфий.
– Я на.. навма... о-кхэй, фэр, – простонал Айскрим, выдохнув и вытерев глаза рукавом.
Он-то пока ничего этого не понял, ему не до того. Ты вот понял. Ты хоть в жизни что-то видел, что-то успел.
Но ты не нянька и не сестра-сиделка. Ты тут чтобы командовать ротой. Командуй. Или подожди, пока Клонис все сам сделает.