Рвануло - потрепало. Потом снова рвануло. Хоббса убили. Был Лэндон - и нет. Кого еще? Кто? Ньюмэн? Паркер? Тренчард? Кто еще? Пыльный барак стремительно превращался в братскую могилу. Их братскую могилу. Дальше - больше. Дальше - хуже. Больше и хуже. Да? Верно? Так?
- Сука...
Подзаклинившие от жары, пыли, взрывов и беспрестанной пальбы "шестерни" мыслей, наконец, провернулись, и в какой-то момент - когда япошки уже были готовы хлынуть внутрь - "Хобо" вдруг со всей возможной кристальной четкостью, доступной его изрядно растрясенным утренними обстрелами и подрывами мозгам, осознал, что сейчас, возможно, умрет. Вот, прямо по-настоящему, возьмет - и умрет. Что его, Роберта Ковальски, не станет. Что он, со всеми его мыслями, надеждами и желаниями, со всеми планами, вообще со всем, просто перестанет "быть". Исчезнет. Как уже исчезли многие. Как еще исчезнут многие. С осознанием ушел страх. Зачем бояться того, чего не миновать?
- Сука...
Скорее выдох на слове, чем слово на выдохе.
- Сука...
Нет, страх все же не исчез до конца, но как-то разом померк, когда мир начал терять краски, а зубы заскрежетали о зубы.
- Сука.
Потом "Хобо" поднялся на ноги.
- Сука!
Потом перехватил винтовку поудобней - скорей как дубинку, чем как то, что может стрелять. Вытравило враз человеческое, одна первобытность осталась.
- Сука!!!
А потом начал без жалости к себе, к оружию и - тем более - тому, кто встанет на его пути, изо всех своих сил втыкать ствол, приклад - что угодно - во все, что хоть как-то напоминало ему врага.
- Сука!!!
В лицо, в тело, по рукам, по ногам. Чтоб, сука, кости в муку. Чтобы кровь - в потолок. Чтоб умыть и умыться. Сломается "Гаранд"? Штык! Штык сломается? Голыми руками давить тварей, топтать их, зубами грызть.
- Сука!!!