Хобо, Ферма, Красотка Джейн
Красотка
Заусенец явно закусился с тобой, уже набрал в рот воздуха, чтобы возразить, но потом вдруг передумывает – что-то в твоих словах показалось ему убедительным.
– Ну тогда огонь! Огонь, бля! По окнам! – кричит он, и вы все кидаетесь к проемам, выручать сержанта.
Долбите часто, сосредоточенно, чтобы никто даже головы поднять не посмел. Бдам! Бдам! Бдам! Кувыркаясь, разлетаются по сараю горячие гильзы, катаются по циновкам, стукаясь о ботинки.
– Сержант к нам ползет! Давай! – кричит Заусенец опять. И опять: Бдам! Бдам! Плиньньнь! – остается висеть звенящем от выстрелов воздухе звенящая же нота вылетевшей у кого-то пачки. Кратч-щелк – вдавливает он новую в затвор, шипит, не успев отдернуть палец.
– Прекратить огонь! На мушке держим!
И вы держите в кружочках диоптрических целиков расстрелянную пустоту на той стороне, не чувствуя, как ползет по руке муха, думая только о том, кто сейчас целится по вашей хибаре, из которой только что и гранаты кидали, и палили, как ненормальные, и чего только не делали.
А в окнах так никто и не показывается.
Хобо, Ферма
– А? Что? – моргая глазами переспрашивает тебя Сутулый, волоча по песку свою автоматическую железяку. – Ага! Понял!
И вы ползёте, наматывая на кулаки волю, сопли и песок.
Ползёте назад.
Всегда так бывает, что путь назад кажется проще – уже знакомый, мол, прошел туда, пройду и назад, чего теперь...
Но не в этот раз. Ползти тут – несколько ярдов же, ну, может, ярдов двадцать, но вы понимаете – эти двадцать ярдов, давшиеся так тяжело, придется преодолевать снова. Точно придется. Не может не прийтись. А если не придется – значит, совсем дело швах.
Всё снаряжение становится жутко тяжелым – каска, ботинки, патронташ. Всё сопротивляется вашему отступлению. Но тут оживает выстрелами сарай – винтовки хлопают, Заусенец кричит, что-то про сержанта: ждут вас. Наверное, вот это и придает сил, и последний отрезок вы преодолеваете, почти не отдыхая. Залегаете около сарая, даже не успев залезть внутрь – кто в мелкой воронке, кто около посеченного осколками угла, кто так просто, в землю рылом. Окопаться бы...
Пальба стихает. Никто по вам из барака так ни разу и не выстрелил. Можно передохнуть?
Всем
Нет, нельзя!
– Прием, бойцы, не спать! – слышите знакомый требовательный голос. Это ганни подбежал по-за стенкой, присел у сарая.
– Как боевой дух? Не померли ещё от страха?
– Никак нет, ганни! – гаркает Заусенец.
– Сержант, что это, мать твою, было? – кричит Кремень, обращаясь к Хобо. Кричит больше для порядка. Не вздрючить, а так, напомнить, что вы морпехи, существует дисциплина, и умирать можно только по приказу. Тарава или шмарава – ганни везде ганни. – Прогулялись и назад? Тут бульвар что ли? Ладно, внимание! Сейчас второй взвод пойдет справа. Прикрываем! Четко по окнам! Стрелять прицельно, своих не зацепить. Всем по четыре выстрела с интервалами. Ты, ты, ты – правая сторона. Хобо, Сутулый, вы пасите слева от барака, до развалин где-то. Готовы?
Вы готовы чего уж там. Кому надо – уже оттянул затвор и загнал патрон в патронник. "Что бывает после стрельб, морпех? – Не могу знать, сэр! – После стрельб бывают ещё стрельбы!"
– Огонь, огонь!
Снова херачите все туда же, куда били только что, только не так яростно. Теперь уже и правда, как на стрельбище – выстрелил – подождал, выстрелил – подождал. Барак большой, окон четыре, всем хватит.
Левее вас долбит короткими очередями пулемёт Парамаунта – трассеры уходят к развалинам, исчезают в них, как мошки в толще желе, вдруг одна отскакивает и отлетает в сторону. Выглядит это фантастично.
– Прекратить огонь! Всем держать окна на прицеле! – ганни поворачивается, машет рукой перед лицом – условный сигнал.
А второй взвод лезет вперёд, правее вас, с каким-то диким не кличем даже, а яростно-испуганным подвыванием, как пираты какие.
– Впер-рёд! Давай-давай, морпехи! – Ганни показывает им рукой, как будто они сами не знают, что и где атакуют.
"А чтоб не забыли!"
Никто не валит их меткой очередью, не заставляет прижаться к земле – они без проблем доходят до барака, складываются на песочке, держа окна под прицелом, оглядываясь на лейтенанта. "Что дальше?" Дальше – гранаты, уже наготове – назначенные ответственными бойцы закидывают лимонки в окна. Все ждут, скорчившись на песке у сруба. Ба-да-даааах! – сруб выдыхает через окна песок, пыль, дым и даже отблеск огня. Никто уже не кричит – они просто лезут внутрь, деловитые, уже преодолевшие страх.
– Приготовились! – орёт вдруг на вас ганни. Подбираетесь – сейчас тоже вперёд пойдете. Второму взводу повезло – ни одного разрыва, пока они бежали. Значит, наверное, вам не поевзет... эх...
– НИХОН НИ ЭЙКООО! – доносится до вас из барака тонкий, как гитарная струна, накинутая на горло, голос, срывающийся на визг. Ба-дааах! – с грохотом взрывается полумрак внутри строения, и одного из морпехов, который залезал внутрь через окно, выбрасывает из проема, как куклу. Он падает, ошарашенный, окровавленный, ослепший, скребет пальцами по песку в агонии. К нему кидаются бойцы, осматривают, что-то говорят, успокаивая.
Вы всё понимаете – гребаный япошка подорвал его и себя.
– Отделение – к бараку! Пошли, пошли, резво, резво! – кричит на вас Ганни. – Пошли-пошли!
И вы бежите – те самые ярды, которые Хобо, Ферма и Сутулый только что дважды промеряли собственными животами. Вот воронки, вот следы, вот бревно, заброшенное сюда взрывом, а вот... да, это Абориген там. Всё ещё там.
...вжжж
– Ложись! – ГРА-ААМ! – сука, опять их беспокоящий.
Мозг даже не зафиксировал уже этот момент, когда вы ложились – просто сразу же оказались на земле, почти что на дюйм под землей. Рвануло близко, аж уши заложило, но все целы. Поднимаетесь, не отряхиваясь, с бледными лицами, хранящими печать ужаса от недавней бомбардировки, упрямо бежите, теперь уже пригнувшись ещё ниже, забыв про Аборигена, забыв про всё на свете.
Шаг-шаг, шаг-шаг, шаг-шаг – и вот он, барак!
Заглядываете внутрь – там сплошной тара-рам и всё вверх-дном: перевернутые нары, табуретка лежит на боку, какие-то то ли одеяла, то ли простыни валяются, скомканные. На полу три японца – у одного, того, что подорвал себя, нет руки, а шея и лицо изрублены, искромсаны в салат и почернели то ли от крови, то ли от взрыва. Он лежит, немой и жалкий, прижав оставшуюся руку у груди.
Ша-дах! – стреляет Заусенец ему в голову. На всякий случай.
– Огонь по японцам! – кричит ганни.
Вам не надо объяснять, что сейчас всё равно, живые они или мертвые.
Деловито всаживаете по паре пуль в каждый труп.
"Только не вставайте. Не вставайте."
– Занять барак! Приготовиться к обороне! Пасите сектор, не давайте себя прижать! Хобо – ты тут за старшего! – кричит ганни. – Я налево!
Кидается в сторону, потом оборачивается, окидывая вас, сгрудившихся у бревенчатой стены.
– Эй, морпехи! Так держать!
– Есть, сержант! – откликается Сутулый.
Ганни добегает до угла, выглядывает и змеей ползет дальше, но вы уже этого не видите.
Забираетесь внутрь через окна, а на той стороне, за точно такими же проемами, грубо выпиленными в кокосовых бревнах, видно ещё один барак. Вокруг – слева и справа, уже щелкают японские винтовки. Пуля влетает внутрь под углом, рикошетирует от стен – сту-ту-тууум!
– Холидей Инн, ребята, занимай номера! – бросает Лаки-Страйк, но никто не смеется над шуткой.
– Бля. Пригнуться!
Рассредотачиваетесь по бараку, спотыкаясь о кровати, обломки, мертвые (теперь-то уж точно) тела в желто-зеленых кителях и кепи с якорями на лбу.
Красотка Джейн, видишь у одного отметину на плече, кровь пропитала рукав. Стало быть, тот самый, "твой", которого ты подстрелил. Лицо покрыто пылью, возраст так не разобрать... Худой, запрокинул голову, видно редкие верхние зубы. Ладно, что он, конь что ли, чтоб ему зубы разглядывать?
Че-че-че-че-че! – стучит откуда-то слева, коротко, с металлическим "пришепетыванием". Это пулемёт прошелся по бараку – пули снова залетают в окна и бьют по противоположной стене. Все втягивают головы в плечи – и два парня из второго взвода, затесавшиеся в вашу команду, тоже.
– Что делать-то? – спрашивает кто-то.
А действительно... что там ганни вам наприказывал – это всё здорово, но что конкретно?