Клонис
Ша-дааах! Ша-дааах! – рвались гранаты около барака. Да-дааах! – отзывались те, что бросали в ответ японцы.
Клонис выкрикнул команду Дасти, посмотрел за стену и увидел, как один из морпехов приподнялся на локте, оглянулся. Лицо у него было сумасшедшее, напряженное, всё в чем-то измазанное – это и был Дасти. Он зачем-то нашел глазами Клониса, кивнул, и что-то начал втирать своим бойцам, перекрикивая взрывы.
Два парня, Умник и Джелли, кивнули и вразнобой сказали "Есть, сэр!" Они были мальчишки. Умник успел повоевать на Гуадалканале, а Джелли был в переделке первый раз. Его румяное лицо вспыхнуло. Ты увидел, что парни жмут друг другу руки и что-то говорят.
Что они сказали друг другу там, на пляже? Это осталось неизвестным.
Потом они бросились бежать к амфибии.
В этот момент тебя и отвлек капрал Диаманти. Диаманти и правда пристал к тебе с какой-то херней: оставлять огнемет или нет? Прикроете или как? Ему надо-то было проверить траншею (хотя какая траншея? так, канава) за мешками. Ты потратил на него сколько-то времени. А это были важные секунды. За них многое поменялось. Что же произошло?
Джелли и Умник бросились бежать и почти добежали. Но когда они уже, забросив внутрь коробку с патронами, влезали в амтрак, пуля хлопнула Умника по спине. Он вскрикнул "Ай!", как будто его стукнул соседский мальчишка палкой, вздрогнул и отвалился от борта амфибии, а Джелли перелез внутрь.
Вы с Диаманти ещё не договорили, а сзади заговорила пятидесятка.
Тра-да-да-да-дах! Тра-да-да-да-дах! Да-да-дах! Да-да-дах!
Джелли жарил на все деньги! Бревна барака покрылись сколами, полетела пыль, щепки – казалось, он сейчас развалится. Страшная вещь эта пятидесятка!
Но кто-то выстрелил оттуда – и теперь уже Джелли вскрикнул "Ай!", точно так же, как его приятель. Пуля попала ему в грудь. Только он не остановился.
– Уходите оттуда! – закричал он тонким, высоким голоском. – Уходите оттуда!
И опять повел огонь. Да-да-дах! Да-да-да-дах! Пулемётчиком он был так себе, но из пятидесятки, да ещё с неподвижной опоры, в барак попал бы любой. Снова полетели кокосовые щепки.
В это время, пользуясь такой мощной поддержкой, парни Дасти собрались отползать назад. Они уже повернулись на животах и поползли, только сам сержант и ещё кто-то отстреливались, прикрывая отход. Но один из бойцов – тот, кто ближе всех подобрался к не затыкающейся огневой точке, которую и рассмотреть-то от стены было сложно (только дымок от ствола выдавал её), кинул в укрепление две гранаты, и одной даже, кажется, попал. Взрыв прозвучал глухо, как будто из-под земли. Пулемёт вроде замолчал.
– Крот! Назад! – крикнул Дасти. – Назад, твою мать!
И тут атаку начал Сирена.
Сирена, Лобстер
Лобстер знал своё дело – пока Стэчкин пытался объяснить своему перепуганному, но немного пришедшему в себя отделению, что от него требуется, он, не торопясь, спокойно надел гранату, отчего винтовка сразу стала привычно неуклюжей, вложил холостой патрон, щелкнул затвором. Потом выдернул чеку – рычаг был прижат адаптером, и это было не опасно. Он прицелился хорошенько прямо от плеча и жахнул по бараку. Отдача лягнула его тощее, но жилистое тело, так что он даже отпрянул мальца, и чуть не распластался на песке, но удержался.
Повезло! Граната исчезла в окне и рванула внутри!
Выщелкнуть гильзу, перезарядить...
Видя этот успех, парни Сирены сами кинулись к бараку нестройной группой.
В них сразу начали стрелять – сзади, то есть, справа, но на этот огонь ответили парни Кремня: все услышали просто водопад стрельбы, обрушившийся на японцев. Долбили BAR'ы, гулко "булькали" гранатометы, такие же, как у Лобстера, не замолкая отщелкивали пачку за пачкой винтовки. Японцам пришлось вступить в перестрелку, так что парни Сирены вышли из-под огня, не успев толком испугаться.
И сразу же попали под другой! Из блокгауза, ближнего к бараку, по ним чесанул ручной пулемёт. Огонек забился в боковом окошке-бойнице.
Чще-че-че-че-че-че! Чще-че-че! Чще-че-че!
Морпехи попадали, как подкошенные, Сирена вскинул автомат, дал очередь навскидку – только не попал. Пули, оставляя на бетоне белые отметены, кривой линией окаймили бойницу, а в неё не попали. Пулемётчику это было, как мертвому припарки. Сирена сам хлопнулся на землю, справедливо полагая, что иначе его настигнет очередь.
И настигла бы, но... в этот ключевой, пожалуй, момент боя...
Блокгауз взорвался.
Его не разнесло на куски, не подняло вверх взрывной волной, только с гулом и рокотом изнутри ударило пламя, дым и пыль – во все окна сразу! Ощущение было такое, как будто из-под крышки кастрюли припустил перегревшийся суп! Над блокгаузом повисло облако.
От грохота и неожиданности все растерялись – и Сирена, и Дасти, и всякий, кто смотрел на это.
Почему?! Как?! Кто!?
– Да! Четвертое июля! – весело крикнул Ушастик и рассмеялся, как будто ему было не восемнадцать лет, а шесть. – Даешь фейерверк!
Сирена первым вышел из оцепенения.
– За мной! – крикнул он, и побежал вперед, втопив спуск и выпустив сквозь облако пыли остаток магазина. Не останавливаясь, он отщелкнул магазин, вдел в гнездо новый, загнал патрон в патронник.
– Не стреляй! Свои! – успела крикнуть ему согнутая фигура, вынырнувшая из дымовой завесы. Это был штаб-сержант Борделон!
Сирена чудом не пристрелил его. Через пару секунд ноги уже донесли сержанта до блокгауза. Он поднял автомат над головой (окна были высоко, под самой крышей), вставил дуло в бойницу и чесанул туда – пули зачирикали каскадом рикошетов внутри о бетонные стены. Если там кто и уцелел после взрыва, им, наверное, крышка. Подбежавшие бойцы закинули в бойницы ещё и пару гранат.
Ба-даааш! Ба-даааш! – грохнули они внутри, многократно усиленные замкнутым пространством.
– Ну всё! На фарш япошек! – крикнул кто-то.
Тем временем Лобстер, оставшийся позади всех, перезарядил гранатомет и долбанул "в туман войны". Попала граната в кого-то или нет – вопрос риторический. Но пулемёт оттуда вроде бы чесать перестал.
И вот тут, пожалуй, Сирена допустил ошибку – он остановился. Он считал своей задачей прикрыть отход Дасти, и он это сделал: стрелять в того из барака перестали. Долговязый высунулся из-за угла блокгауза, исчирканного пулями и осколками, и начал стрелять куда-то вглубь острова.
Сбоку, в торце барака, как оказалось, было окно. Сирена взял его на мушку и замер, переводя дух, пока отделение собиралось вокруг него.
В окне возник япошка! Настоящий япошка. Что у него там было – автомат, граната или так, самурайская саперная лопата, Сирена даже не разобрал – просто дернул спуск, и томмиган выдал очередь, задрав ствол. Япошка пропал, но сержант видел, что убил его почти наверняка – три-четыре пули точно в него всадил.
Подоспевшие к блокгаузу морпехи, пользуясь тем, что до барака было всего ничего, кинули туда несколько гранат – две бухнули внутри.
Барак распахали знатно – бревнам, конечно, взрывы и очереди даже из пятидесятки были нипочем, разваливаться он не спешил, но внутри там, наверное, была скотобойня.
Я сказал, что Сирена совершил ошибку, остановившись?
Да.
Почему? Потому что на японских позициях раздался свисток. Сирена не успел вспомнить, зачем свистели в прошлый раз, и не успел залечь прежде, чем граната из коленного миномета рванула рядом с ним.
Боль... сложно подобрать лучшее из двух слов: хлестнула или обожгла. Ударило тебя сзади в левую ногу. Я мог бы сказать, что удар пришелся в большую приводящую мышцу и слегка повыше, но правда была куда менее поэтична. Сирена упал, сбитый с ног этой болью, и почувствовал, что ему, вероятно, только что оторвало половину жопы.
– Ложись! – заорал кто-то.
Все распластались, едва не зарывшись в песок.
– Гребаные минометы!
– Сержант! Сержант! Ты ранен!? У тебя нога в крови! – слова эти донеслись, как через вату – тьфу, ещё и по ушам дало. Сирена проморгался, прочистил горло. Он лежал рядом с блокгаузом.
Ещё три мины рванули вокруг.
Что делать!? Пятидесятка, долбившая по бараку с берега всё это время, вдруг замолчала. А вместо неё начал, как бешеный, стучать японский пулемёт – из холмика в земле, буквально в пяти ярдах от вас! Вы, получается, обошли его с тыла! Но как же стремно – хер до него доберешься под обстрелом.
Хобо, Ферма
– Ага, пиздец как есть, – закивал головой один из пулемётчиков. Гловер не обратил внимания на Ферму – его брат очнулся.
– Ты цел!? Ты цел!? Ты жив!? – закричал он. – Скажи что-нибудь!
– Я... я... д-д-да! – запинаясь выдавил тот.
Первое отделение совсем скисло – никто уже даже не пытался куда-то стрелять. Зато у тебя перестала кружиться голова. Вроде всё не так плохо, поцарапало и поцарапало – это бывает.
В воронку прямо по телам других морпехов, не извиняясь за причиненные неудобства, скатился Смайли.
– Чего не стреляем!? – спросил он звонко. Потом понял, что тут случилось. – Ух ты бля!
Он принялся тормошить Хобо.
– Сержант! Сержа-ант!
– Готов... – сказал кто-то.
– Не тряси его. Он мертв, по ходу, – грустно констатировал Лаки-Страйк.
Смайли прижался к сержанту, проверяя пульс. Потом опять потряс за плечо.
– Сержант, да очнись! Ковальски! Клонис сказал...
Все подавленно смотрели на эту картину, даже Москит перестал рыть землю. Какое теперь дело Ковальски до приказов Клониса?
В этот момент, примерно тогда же, когда рванул блокгауз, сержант Хобо очнулся и понял, что лежит в пиздец какой неудобной позе – так и руку можно из плеча вывихнуть.
Он застонал и перекатился на бок. В голова напоминала кастрюлю, с которой дети основательно поиграли в барабанщиков. Каска давила на темечко, и от этого расходилась неприятная, гнетущая головная боль.
– У тебя кровь в ухе! – сказал Смайли. – Клонис приказал бить по бараку из пулемёта.
Пулемётчики, слыша это, подтянулись, водрузили пулемёт на край воронки, глянули, где там этот барак. Пришлось перетаскивать пулемёт левее.
– Ща. Ща-ща! – заверил Хобо Гловер. – Ща дадим.
И он полоснул короткой очередью по окнам барака.
Скрипач, Диаманти
Переговорив с лейтенантом, вы вернулись "к своему" участку стены и начали "раздевать" Мрачного. Сзади грохотал пулемёт амфибии, спереди вообще стреляли все, кому не лень. Перебегая от строения к строению, строчил из автомата Стэчкин, ваш взводный сержант. Рванул блокгауз, стало видно, как второе отделение собралось возле него. Потом рядом с ним ухнула граната, и он упал.
Вы поглядывали на всё это, пока расстегивали огнеметательную сбрую Диаманти.
А потом над стеной, ярдах в пяти влево, вырос по пояс япошка. Он держал в руках винтовку и целился в сторону амфибии. Хотя целился – это громко сказано – приложился и выстрелил разок. И пятидесятка замолчала.
Япошка повернулся к вам. Выглядел он страшно – кровь запеклась на лице черными пятнами, голова была без каски и даже без кепи, короткие волосы тоже пропитаны кровью. Может, из-за этих встопорщенных волос, из-за стремительности движений, из-за разреза глаз и формы лица походил он почему-то на большую ящерицу, и казалось, он сейчас на вас зашипит. Но он промолчал. В глазах у него были написаны две вещи: бесконечная усталость и то, что срать он хотел на эту усталость! Короткие усики вздернулись. Он бросил винтовку и скрылся за мешками с песком, а вы так и не успели ничего сделать – ни один, ни второй.