Гиннес и Ферма, расталкивая других, влезли на скамейку и открыли огонь по берегу. Правильнее было бы сказать "в направлении берега", потому что толком понять, что там вообще происходит, было сложно. Что-то дымилось, что-то горело, что-то невидимое и очень злое стреляло в вас и хотело убить: понять бы откуда!
Дэнни схватил кого-то из морпехов, кажется, Блоуэра, уже полезшего через борт, потащил обратно. Все кричали – кто-то от злости, кто-то от страха, кто-то от боли. Но вроде никто так и не выпрыгнул – уже ничего.
Хобо отпихнул водителя на соседнее сиденье, его труп перевалился, как тело отрубившегося пьяницы, вмиг утратившего всю силу в суставах и мышцах. Выбросить его из кабины было бы затруднительно, поскольку помимо входа сзади в ней из отверстий были только махонькие щелочки в бронеплите, но и так годилось. А вот через щелку ни хера не было видно: как он вообще рулил-то тут куда-то!?
А тебе, видимо, придётся освоиться, и быстро.
Переключать скорости ты не умел, но это, к счастью, было и не нужно: надавил на тугую педаль акселератора изо всех сил – машина, начавшая уже было замедляться, прибавила скорости и пошла вперед. В щель плеснуло водой, прямо в глаза – защипало. Сжал рычаги, скользкие от крови – чего с ними делать-то? Вспомнил, как на тракторе показывали – один на одну гусеницу, другой на другую. Невелика наука. Да и чего тут рулить? Вперёд идти – и всё. Лишь бы не останавливаться! Лишь бы...
Тут и долбануло снова.
Пулеметчик японцев, или зенитчик, или кто он там был, видя, что амфибия не остановилась, вдарил по вам ещё разок, для контроля. Опять гром, как будто гигантскую кастрюлю гигантский младенец с тупой улыбкой на лице долбит молотком: "На! На! На, проклятая! Весело!" Вам только было невесело.
Блоуэру попало в рюкзак – прямо в середину, напополам разнеся черенок лопатки. Его бросило вперед, он ударился о борт, через который хотел перепрыгнуть, взмахнул руками, выронив винтовку и так и остался, свесившись в море. Торопыга заорал, как сумасшедший, где-то там на дне амфибии, подтянув колено к животу – Дэнни увидел его кости пониже колена, перемазанные кровью, слегка прикрытые потемневшими лохмотьями изодранной штанины. Тут же Лаки-Страйк рухнул на него, матерясь, закрывая от взора эту картину. Вода хлестала через дыры, а помпы под полом перестали её откачивать: должно быть, перебило проводку, .
И всё это под грохот пулемётов над кабиной. Та-да-дам! Та-да-дам!
Хобо услышал, как оглушительно ёбнуло прямо в кабину – куда-то под задницу, а потом и выше. Нога слетела с педали, как не своя. Не веря, что её больше нет, попытался поставить ботинок назад. Посмотрел даже вниз – да нет, вот она, родимая, на месте, слава богу, ещё побегаем. Втопил опять носком: движок на корме снова загудел с прежней силой. Повернул голову – в стальной, выкрашенной белом стенке дырка как раз над башкой.
Гиннес в это время, нес только целившийся, сколько отчаянно цеплявшийся за пулемет, понял, что тот не стреляет, передернул затвор, сплюнувший не сработавшим патроном, только убрал назад руку – как жахнуло металлом по металлу: брызнуло в лицо искрами, осколками, чем-то горячим, ослепило на миг, завалился назад, цепляясь за что попало, упав на кого-то сверху.
Ферма аж присел, когда ударило. Глянул – Гиннеса нет рядом. В пятидесятку, что была справа, попало: дымится обрубок, оставшийся от пулемёта.
Твой-то пулемёт ещё цел. Утопил подушечки спуска, продолжая вести огонь куда Бог на душу положит. Уходят трассеры куда-то в темную махину надвигающегося берега. Сзади стоит ор десятка глоток.
Гиннес, лежа спиной на своем рюкзаке, видел плывущие по небу облака и пытался понять, что пошло не так в его жизни, что он больше не стоит за пулеметом. Под ним кто-то копошился, придавленный его весом.
– Слезь с меня, ммм!
– Зажми! Зажми руками! Дай пакет!
– Кранты!
– Переворачивай его!
– Мама!
И просто глухой, утробный крик:
– А-а-а-а-а!
Хобо в это время, несмотря на соль, разъедавшую глаза, несмотря на тягостную глухоту в правом ухе, силился разглядеть что-то впереди кроме волн с веселыми солнечными бликами, и все-таки разглядел.
Из-под воды что-то торчит. Какие-то бугры.
Тетраэдры. Бетонные пирамиды – такие специально ставят, чтобы танки не прошли. Но остатки отбитой кастрюльным звоном логики подсказывают, что если бы пройти было нельзя, сейчас бы там стояли другие машины. А они не стоят, или, по крайней мере, ты не видишь. Может, удастся пройти между надолбами? Только надо точно повернуть, чтобы вписаться в промежуток. А как?
Дергаешь рычаг – нет, слишком сильно! Прямо на эту бетонную блядину прешь! Дергаешь другой, а этот – назад: вроде выровнялся, сейчас гусеницей впилишься. Но проклятая машина продолжает медленно поворачивать. Дергаешь снова, пытаешься вернуть, как было. Ещё немного и поставить оба ровно! Тетраэдры приближаются, как зубы японского дракона, к которому вы так опрометчиво сунулись в пасть, и он нихуя не похож на тех смешных усатых драконов с картинок. Он распилит вас своими зубами пополам, он сожрет вас нахер – он чудовищно огромный. Ударишься в его зуб – и все, остановишься, тут-то и выгвоздят вас всех очередями из этой дуры, из которой сейчас долбят.
Затравленно понимаешь, что вообще не чувствуешь габаритов машины. Вроде выровнял, а не знаешь, пройдет, не пройдет? Только что сомневайся, что не сомневайся – "зубы" приближаются стремительно. А машину ещё и перекашивает – из-за воды, которая хлещет в дыры. Правый понтон вам, должно быть, уже знатно раздолбили.
Вокруг амтрака хлопает, выдергивая не фонтаны даже, а струи воды в воздух, осыпая вас брызгами – эта очередь мимо прошла, ух бля!
Слышите скрежет из-под днища, из-под левой гусеницы – металлом по камню, потом звук, как будто рвется что-то. И всё. Для всех это просто скрежетнуло чёт, дернуло немножко: не так уже это страшно, когда пули размером с большой палец неумолимо размолачивают в омлет бензиновую тарахтелку, на которой ты едешь. Только Хобо понял, что это было – прошли на скорости мимо, слегка цепанув тетраэдр. Ещё бы чуть-чуть... но прошли!
Хочется глаза протереть. Теперь машина выравнивается – идет по дну уже, уже немного осталось. Уже не потонете, если что.
Но "если что" всё равно прилетает опять – БАМ! БАМ! БЛАМ! – пристрелялся, сука!
– Сука!
– А-а-а-а-а!
Лопается что-то с треском на корме, грохает, шипит, то ли само по себе, то ли от попадания капель морской воды.
И запах бьет в ноздри. Гарью пахнет, жженым маслом.
Все, кто в боевом отделении оборачиваются и видят дым. Дымит мотор, шипит, коптит черным, а потом вырываются скромные пока язычки – это двигатель загорелся.
– Пожар!
– Горим, бля!
– Кранты!
Но лязгают дальше гусеницы, уже замедляясь, машина тянет из последних сил.
– Сержант! Глуши нахер! Валить пора! – стучат по кабине.
Смотришь в щелку – вот он, берег тот, уже близко, уже, может, метров тридцать всего до берега, а там стена какая-то, в метр высотой.
Снова скрежещет что-то громко. Избитый амтрак останавливается, замирает, лязгнув напоследок траками – как будто удачи вам пожелал. На гусеницах – остатки колючей проволоки. "Я всё, парни, дальше сами". Приехали. Огонь уже не только видно, но и слышно – он начинает гудеть на корме, ровно так, как будто в печке. Коптит, как примус, дым клубами идет. Морпехи кашляют. Уже не робкие язычки, уже пошло пламя. Ветер, к счастью, дует не с кормы, а то бы вас тут как на гриле жарило, а так просто потеете. И страшно. Лихорадочно перелезают через борт двое человек. Землекоп возится с Торопыгой, тот плачет, обнимая колено. Ещё кто-то стонет.
На дне десантного отсека плещется вода, розовато-красная, с пузырями, как будто рыбу разделывали в раковине. Где вы – хер пойми. Где-то у берега. Впереди, чуть правее, на самом пляже, замершая эл-вэ-тэ-ха, до неё, может, метров двадцать, за ней кто-то прячется – кто-то пятнистый, наверное, ваш брат-морпех. А ещё правее другая подходит, там вообще не видно, есть ли кто живой, и за пулемётами людей нет. А больше рядом – никого. Слева видно ещё две амфибии, шлепающие гусеницами по воде, но они свернули, идут вдоль берега почти. Идут туда, где в отдалении, метрах в ста от вас, стоит на пляже больше машин и люди вокруг них копошатся. Там взрывы и стрельба. Справа, чуть подальше – тоже скопление машин и людей. Да вообще отовсюду стрельба доносится: долбят пулеметы, что-то все время бухает, ахает, взрывается. Не разберешься так сразу, что происходит-то! Но конкретно вас, вроде, пока оставили в покое.
Это – обманчивое ощущение.
Вы – перед занятым противником берегом, и значит вы – мишень на стрельбище, других мишеней считай и нет. Кто-то наверняка сейчас берет вас на мушку.
У вас все не совсем так, но для понимания, как выглядит подбитая амфибия.
