Амфибия "номер сорок шесть", на которой путешествие на берег совершал сержант Сирена, шла в левой части боевого порядка. В ней дрожало от холода аж семнадцать человек, люди были набиты так сильно, что каждый плотно упирался в рюкзак стоящего впереди. В такой тесноте было особенно не пошевелиться и даже не присесть, ноги у всех затекли.
Впереди стояли Хобо и Сирена, а сзади на моторной плите грели задницы Родео и Абориген. Рядом они смотрелись почти комично – хмурый загорелый Абориген, которого можно было спутать с мулатом, и глупо ухмыляющийся Родео, известный расист.
Лаки-Страйк давно перестал шутить свои шуточки, по лицу было видно, как его всё заебало.
Заусенец, спокойный, опытный вояка, в свои двадцать пять лет казался умудренным опытом старцем, который все видел и которому всё по плечу. Он смотрел на приближающийся берег спокойно и сосредоточенно. Потом вполголоса спросил у Ковальски:
– Сержант, а я заметил, ты чет все время письма какие-то перечитываешь. Че там пишут-то хоть? Дашь почитать, когда все закончится? – и добавил. – Мне, сука, никто не пишет давно. Иногда думаю, тут я есть, а вернусь в Штаты, и исчезну, растворюсь в воздухе. Вот такая херня в голову лезет, прикинь?
Его напарник Блоуэр, молодой парень, получивший такую кличку за привычку бешено жестикулировать и размахивать руками во время разговора, явно тяготился теснотой.
– Как, бля, сардины! – повторил он несколько раз.
Гиннес и Ферма стояли плечом к плечу, их разделял только вал амтрака.
Высоченный Сутулый, прижимая к себе автоматическую винтовку, чтобы лишний раз не искупать её, вдруг обернулся и подмигнул Гиннесу.
Землекоп крутил непутевой башкой, а когда не крутил, шумно дышал Ферме в затылок. Ему было семнадцать, он волновался.
Москит, не вышедший ростом, тянулся и пытался разглядеть что-нибудь из-за плеча Гиннеса.
– Ну, хоть один-то япошка там точно есть, – приговаривал он.
– Успокойся, если он один, его поймает рота Фокс. И вообще, не мельтеши, стой спокойно, – рассудительно одергивал его Торопыга. Торопыга был меланхоличным пареньком с цыплячьей шеей, его назвали Торопыгой в шутку, потому что он всегда немного тормозил, даже в столовке.
В хвосте, то и дело поправляя ремень винтовки, маялся Красотка Джейн. Звали его так не потому что он был смазлив, а потому что у него была девчонка, и он этим страшно гордился. Её звали Джейн, была она, судя по фотографии, которую Красотка Джейн всем показывал, смазливой большеротой блондинкой с неизвестно как успевшими вымахать до третьего размера сиськами, и парень не уставал повторять: "Ну, красотка же, а!?" И сейчас, пока амфибия ползла к берегу, он несколько раз доставал из кармана её фото, но быстро прятал, чтобы на него не попали брызги океанской воды.
Помимо них в амфибии ещё обретались не унывающий Смайли и два сапера, Заноза и Мыло. У обоих помимо обычной выкладки были ещё ножницы для резки проволоки и по одному подрывному заряду. Заноза повторил свою просьбу – если кто найдет японский флаг, пистолет или там кортик, пусть не поленится и сменяет у него на что или продаст. Мыло был молчалив и чаще обычного потирал шею, как будто мыл её, за что его так и прозвали. Чувствовалось, что он вконец извелся ждать.
Вам сильно повезло – никто из вас не страдал морской болезнью, только Землекоп один раз оглушительно пернул, и все заржали. Ветер дул как следует, и запаха никто не почувствовал.
– Погоди бздеть! – сквозь смех сказал Заусенец. – Побереги для япошек. Надо же будет их чем-то из нор вытравить.
Первый разрыв бабахнул почти над самым вашим суденышком.