Рядовой первого класса Винк
– Знаешь что!? – в ответ на твои слова взрывается вдруг Флорида и с обидой выдает едва не фальцетом: – Пошел ты, а!? Ты мне не мамаша! Пошел ты!
Твои слова для него – как последняя капля. Каждый подходит, что-то говорит, выражает сочувствие, а ему больше всего хочется провалиться сквозь палубу и уйти на дно.
"Все вы меня никчемным считаете! Да пошли вы все!" – написано сейчас в его глазах. Столько обиды мальчишки, которого на виду у всех подвело его собственное тело, и за всяким сочувствием ему чудится теперь насмешка.
Ему шестнадцать лет. Он самый младший во всем взводе, а может, даже и во всей роте, если не в батальоне. И он очень переживает что из-за возраста подведет, не сможет, не справится.
"Не дрейфь!" – говорит ему Катахула, а для него это сигнал: "Ещё ничего не началось, а ты уже сдрейфил! И все видят! Даже этот недалекий луизианский пень – и тот заметил!"
А теперь подходишь ты, и начинаешь учить его жизни и смерти, с таким видом, будто знаешь, что будет.
– Без тебя всё знаю, старпёр! – ещё чуть-чуть, и он пихнет тебя в грудь или расплачется. – А ты ни хрена не знаешь!
Он еле сдерживается и протискивается мимо.
– Пройти дай!
Смотришь ему вслед, и вдруг понимаешь, что как раз знаешь. Нет, ну, правда, знаешь. Это как озарение.
Пока ты раскладывал карты внизу, кто-то уже разложил их наверху. На всех на вас уже разложили. Всё решено. Просто почему-то ты так ясно видишь это только про него.
Этот шестнадцатилетний вихрастый мальчик до вечера не доживет. Ты его старше почти в два раза, и боже, ты-то за свою жизнь что видел? Да почти ничего. А Флорида – вдвое меньше.
И ничего нельзя с этим сделать. Ты не сможешь с этим ничего сделать. Трещотка не сможет сделать. Лейтенант Манго не сможет сделать. Уэлл-Уэлл не сможет. Даже подполковник Ами не сможет. Даже сам генерал Джулиан Смит не смог бы.
А знаешь, почему? Потому что даже если ты подойдешь сейчас к подполковнику Ами и скажешь: "Оставьте этого пацана на корабле, так надо," – и каким-то невероятным гипнозом загипнотизируешь подполковника, и он скажет: "Эй, сынок, оставайся-ка на борту!" и ты ещё скажешь: "Потому что иначе ты умрешь, пацан! Ты умрешь и не увидишь ни слона в зоопарке, ни Эмпайр Стейт Билдинг, ни как твоя первая любовь, которой ты даже имени ещё не знаешь (и не узнаешь, кстати) расстегивает лифчик, ни как твой сын делает первые шаги. Ничего этого не будет! Ты умрешь! Тебя не будет!" – то произойдет вот что.
Рядовой Кент Холт возьмет свою коробку с лентами и упрямо пойдет вперед. И если "надо будет", утонет с ней в обнимку (хотя как, кому это может быть надо, не укладывается в голове). Потому что он – вот такой. И это там, наверху, тоже уже учли.
– Я им покажу! – слышишь, как он бурчит, удаляясь.
Кто это решил-то? Кто это решил заранее и зачем!?
Ты не знаешь.
***
Глотаешь таблетку уже в лодке, она проваливается в горло тяжело, как глубинная бомба. Взрыва нет.
В какой-то момент замечаешь, как подходит к борту Бетмэн, бледный, как полотно, и тут до тебя доходит, что тебя больше не тошнит.
Успокаиваешься. Вдруг приходит в голову мысль, что не озарение это никакое было. Так, показалось. Блажь это была, вот что. А будет все... как-нибудь да будет. Хорошо будет! Как-нибудь будет, и это хорошо! Будет смысл во всем. Даже если вас с Флоридой не будет, в этом вашем развоплощении будет смысл.
Хорошо.
Ты даже согрелся.
Видишь краем глаза Кида, он дрожит, а ты нет.
Да и никакой ты не старпёр, кстати! Вдруг ощущаешь себя двадцатипятилетним, сильным, здоровым, всё по плечу! Так давно не было этого ощущения, и вот поймалось. Здорово! А, черт! Невольная мысль – что ты не зря вступил в морскую пехоту. Помолодеть на десять лет – это дорого стоит!
Тебе очень хорошо.
Кид искоса смотрит на тебя. Потом хочет что-то сказать, но удерживается. Потом поворачивает в твою сторону только голову, говорит виновато:
– Лан, это, извини, а? Все в порядке?