Идти было тяжело. Смертельно тяжело. Даже для уроженца самых жарких мест, каких не способно и представить человеческое сознание, демон чувствовал такую неподъёмную тяжесть окутывающего огня, что, честно говоря, даже не верил до конца, что сможет подойти. Но он подошёл, и в тот же момент рухнул пред Владыкой на колени вновь. Похоже, тут ему и место - простому инкубу нельзя находиться так близко. Должно быть, отец решил его наказать таким образом- сперва открыл правду, как он и просил, из чувства родства какого-никакого, но сейчас, кажется, решил взыскать по полной.
Уже не кожа, не мясо, но сами кости затрещали от температуры. Люций уже и не видел ничего - такое адское марево пробрало его изнутри, что впору было завыть, да только нечем уже было - обуглился язык, лопались зубы, а нёбо прогорало до самого мозга инфернала. Но тот всё ещё слышал, какое обращение ниспосылает ему Владыка.
...и не будет демона, что займёт моё место в этом мире...
...и не будет этого мира, раз не будет меня...
...ибо я - владыка всего земного...
...и не будет у меня сына в мире этом...
...но будет сын вне всех миров...
...сын единокровный...
...сын названный...
...суть одно...
И воспрянул демон духом, и воспрянула плоть вместе с ним. И обрёл он вновь величие телесное и ясность ума, и не чувствовал более жара и боли, ибо исполнился духа своего первородителя, что возвысил его над всеми покойными демонами мира сего. Но какой ему был от этого прок, коль скоро не осталось в этом мире никого?
Ответ был после, но прежде ощутил Люций брожение в чреслах своих, и оттого ощутил радость, и гордость небывалую. Отец наделил его своим семенем, но не так, как делал это с особями женского пола, о нет! Он наделил его силой, способной посредством себя породить наследника не нового, но вновь! И инкубу надлежало передать это семя Кассандре... или той, кого он посчитает более достойным. Владыка действительно считал, что ведьма, дочь инквизитора, должна донести своё бремя до конца, но также он словно видел в душе демона сокровенную мысль, будто бы есть ложесна более подходящие, пролегающие незаметной красной нитью сквозь миры. Но, так или иначе, он дал ему право выбирать. Он сделал его своим сыном, дал возможность связать два мира, а вместе с этим и все остальные. Люций мог называть себя императором, властителем, кем угодно - и всё в итоге было бы не то. Но вот такого возвышения ему не мог дать никто, кроме отца. И только что он его получил. Оставался лишь маленький штрих, заключительное действие, без которого возложенная на него миссия, увы, не осуществится.
Последней волей Владыки душа инкуба рванулась в омут забытья, великой волей ввергнувшись в него мгновенно. И со всей возможной скоростью инфернал устремился сквозь червоточину обратно. Так быстро, что, кажется, даже Большой Червь, терпеливо поджидавший его на обратном пути, немало удивился, когда кончик прошмыгнувшего хвоста едва не попал в его сомкнувшиеся челюсти. Возвышенный и награждённый, Люций мчался назад, в мир, где оставил тело, с победным знаменем, развевающимся на флагштоке, что предстояло вонзить в чресла будущей матери наследника Владыки, заждавшегося своего рождения.
Возвращаться было тяжело. Гнетущее, болезненно давящее ощущение в затылке взывало к недавним воспоминаниям, что словно обрели новую силу. Инкуб издал болезненный вздох, когда попытался усилием воли отогнать от себя это дрянное самочувствие. Но сил у него не нашлось, а от рези в шее, распространявшейся на всю грудную клетку и голову, стало совсем дурно. Не успевшая перевариться с момента последнего приёма пищи мексиканская кухня едва успела оказаться за бортом кровати, и тем самым не прибавила досадного дискомфорта в виде противной жижи на груди. Инкуб отвернулся от края и вновь уложил голову на подушку, утирая слюну и морщась от жжения в хребте, а потом услышал знакомый голос.
- Schwein.
По апартаментам инфернала прохаживался Джек, разглядывал содержимое полок, какие-то игрушки, оставленные Ньян. Демон уже понял, что находится у себя, что его сюда перенесли, пока он был в беспамятстве. Что стало с Арией, пока неизвестно, но явно ничего хорошего, если только та не успела уйти раньше и замести следы. Но вот опять это жжение в затылке, и картинка складывается стремительно. Ограничитель. Он снова на месте, и, кажется, в этот раз ему впендюрили более продвинутую, более жёсткую его версию. Жгло страшно, едва удавалось не кривить лицом, и только сила привычки и духа позволяли инкубу держать себя в руках. Он вновь потерял все свои силы, и, кажется, даже сверх того. Единственное, что всё ещё откликалось на внутренний зов - дар Владыки. Но тот сейчас помочь не мог ничем и никак - заключённый в трансцендентной ауре его чресел, он был пока что невидим, неподвластен сенсорам гнусного устройства, но в то же время и бесполезен во всём, что не касалось его главного назначения.
- Знаешь, покуда я работаю здесь, то привык закрывать глаза на мелкие недочёты и косяки как ассистентов, так и лаборантов. - рассудительно начал Джек, ворочая в руках цветные карандаши, - В былые времена и мысли не мог допустить о сколько-нибудь малом отклонении, особенно в те, когда... Но всё-таки идеальная система та, что позволяет небольшие отклонения, покуда они всё ещё лежат в общем русле. Но когда кто-то или что-то норовит выйти из берегов, она действует как никогда жёстко и справедливо. Скажешь, что я не прав?
Вопрос, ясное дело, был адресован пробудившемуся Люцию. Инкуб ощутил себя как на допросе в гестапо, вот только сейчас у него действительно было такое ощущение, что игры кончились. Нацисты ничего не могли ему сделать тогда. Джек мог. Даже без инфернальной эмпатии было ясно по его лицу, тону и вообще всему, что хрена с два рогатому что сойдёт с рук. Быть может, начальник безопасности и не понимал половины из того, что за этим стояло, но оттого было ещё хуже для демона. Может быть, стоит сейчас быть предельно честным и открытым?