Сразу несколько карт откликнутся Бенедикту, везде, везде он видит его - того, кого предал, того, о ком не может забыть. Они теплые, эти карты, на ощупь, они тянутся к нему, они похожи на что-то из пережитого, но в конечном итоге он, кивнув химерам и вновь весь посерев-почернев обликом, выберет одну - ту, что надвинется на него запахом осени и дождя, прилипнет к руке мокрым кленовым листом, оросит его лицо прохладными, свежими брызгами.
- Он… он всегда был таким, - тихо начнет он свой рассказ о карте, чувствуя, как бредет за изображенной на ней парой по лужам, как у него мерзнут кончики пальцев и с ресниц капает вода. - Теплым. Рядом с ним всегда было хорошо, тепло, хотелось греться о него - кончиками пальцев, всей душой и всем сердцем. Он никогда не уходил от тех, кто в нем нуждался. Всегда был рядом. Поддерживал. Помогал. Подсказывал. Да иногда… просто разговаривал!.. и этого уже было достаточно.
Помолчал.
- Но теперь он уходит. Уходит навсегда, и я не могу его догнать. Я иду за ним, по его следам, но дождь смывает их прежде, чем я успеваю наступить в этот след… Он уносит с собой образ матери - моей приемной матери и его жены, - и я не хочу оставаться один, в этом сером дожде без красок и звуков, без запахов и ощущений. Я хочу догнать его, но знаю, что это невозможно. Он уходит…