Удалось, в общем-то, неплохо вздремнуть. Лично Ян, во всяком случае, чувствовал себя не так разбито, как вчера, пока он пытался принять на себя роль партизана. Единственное, что его по-прежнему давило – чувство неопределенности. С ним он, осознавая на себе тяжесть кубарей на шее и звезд на рукавах, решил покончить здесь и сейчас.
– Товарищи. – неуверенно и мягко обратился он к оставшимся. – Как мне показалось, мы еще, как бы это сказать, не совсем поняли, где и в качестве кого мы находимся, и какие задачи поставили нам, кхм... наша родина и партия. Конечно, сейчас мы на особом положении, вызванном... ну, понятно. Но вместе с тем мы все еще военнослужащие Красной Армии. И не следует, я считаю, отказываться от основных положений военной службы. Конечно, я понимаю, что требовать строгого армейского распорядка было бы не совсем верно. Но порядок в организации... функционирования нашего отряда должен быть, я считаю. Поэтому, думаю, следовало бы точно определиться с нашими задачами и порядком их выполнения. Итак.
Кригсман замолчал, потер шею, подергал воротник и более уверенно продолжил:
– Итак. На сегодня, я так понимаю, нам надо продолжить провести разведку местности. Как болота, так и местных деревень. Также необходимо вступить в контакт с толмачевским подпольем. За сегодня нам надо выведать как можно больше. И, полагаю, собраться здесь уже ближе к ночи. Задачу по связи с подпольщиком готов взять на себя. – Ян умолк, но через некоторое время спросил:
– Что... кхм, думаете, товарищи?
В "товарищах" все еще сквозило обычное большевистское обращение, но уже казались лично Яну нотки, которые изначально были заложены в это старое русское слово.