Когда остальные члены новособранного отряда разбрелись по комнатам, чтобы отоспаться после пирушки, Осберт в одиночестве разложил необходимые принадлежности у горевшего вполсилы камина и принялся за починку доспеха, пострадавшего в стычке с быколюдами.
Увы, работа не спорилась. Толстая игла кое-как проходила сквозь слои выдубленной кожи, хотя ревенант в процессе изрядно исколол и исцарапал свое мёртвые пальцы. Однако попытка удержать нитью, к тому же простроченной вручную, рассечённое топором плечо доспеха, на которое приходится основной его вес, была обречена заранее. Тут требовалось поставить новый ряд заклёпок.
И как назло, когда некоторое подобие успеха ещё казалось вполне достижимым и даже близким, внутри ревенанта что-то несколько раз громко щёлкнуло через неравные промежутки времени, а астромантические огоньки в его груди немного потускнели и забегали чуть быстрее.
Забросив бессмысленную работу, Осберь вышел во двор и некоторое время просто стоял, обратив измождённое лицо к звёздам. В какой-то момент всё его тело забила мелкая дрожь, а сквозь стиснутые зубы стали вылетать искажённые почти до рычания ругательства, мольбы и проклятия. К счастью, рядом на пустом дворе не было никого, кто мог бы услышать эти ужасные звуки, как не было никого, чтобы увидеть, как чернота ночи вокруг фигуры ревенанта будто бы становится ещё гуще и чернее.
Рано утром готовый к выступлению Осберт встретил своих товарищей на крыльце "Спящего василиска". По-прежнему рассечённый доспех, оголявший одно плечо, красноречиво свидетельствовал о провале скорняжных упражнений владельца. О прочих же злоключениях прошедшей ночи ничто не напоминало. Как бы криво ни сидела повреждённая броня, она всё же скрывала под собой потускневшую и ускорившую свой бег аркану. И только самый внимательный глаз мог бы заметить, что пепельно-серое лицо ревенанта ещё более потемнело и осунулось, а трава в том месте, где он стоял, неестественно пожухла.