В язык гесианца стоило прямо сейчас поставить клеймо. Ибо извивался сей не-мёртвый отросток в его рту не менее мерзко, чем опарыш в гниющей от откровенной лжи ране.
- Гм. Могу составить вам обч... чс.. с-с-с-с... общество. Брат Поликарп, - выцедил, уже треща своим горлом, как рой сверчков, Ливелий - Вы - виртуоз. Хочу восхититься.
А затем великан повернул глыбу-голову к Болли. Лицо его было недвижимо, крошечные глаза едва видны меж складок жира.
- Допросы - не моё ремесло. Друг Таврос. Не хочу обидеть.
Внутри Ливелия вдруг взорвался хохот сотни пятнистых гиен, что закрались в его жилы во времена странствий по Африке. И тут же стих. На место смеха над собственной шуткой снова встала сердитая серьёзность. Гесианский опарыш потерял всякий шанс оправдать себя. Сегодня ночью он либо раскроет свой истинный мотив и события в монастыре Святого Иераклия, либо сделает это завтра, но на дыбе в Константинополе.