— Лавр Серафимович, мне интересно, — протянул Бессонов, — а цену за свои услуги для Ракитина с Жилкиным с 10 до 25 рублей вас тоже сестра заставила поднять? Это ведь за один сеанс связи с Архангельском, м-м? Право слово, за последние годы со всеми их хитросплетениями я почти перестал понимать, что стоит и сколько, и сколько стоят деньги, но даже я могу сказать, что это кажется хорошей суммой и хорошим её увеличением. С одного до двух с половиной раз, да? Вы явно поняли всю свою важность во всей этой... ах-ха... схеме.
Чекист извлёк откуда-то из-за шиворота черные кожаные перчатки и с хрустом, свойственным ещё не вполне опробованному и разношенному предмету одежды такого рода, натянул их на руки, а затем даже немного повертел пальцами. Он посмотрел на Романова.
— И нет, Андрей, господин Викентьев здесь никоим образом не хотел быть героем. Мне кажется, что это было разъяснено нам вполне прямо и ясно. Он стал работать против нас не потому, что он хотел стать большим, чем остальные люди, а потому что считал себя меньше них — ребенком или собакой, рядящейся в костюм, и рубашку, и брюки своего хозяина, настоящего мужчины, но всё равно не способной стать им. Мы все слышали это. Он не приносил в дом деньги, как мужчина должен! То глаза, которыми он на себя смотрит. Этими же глазами на Лавра, по смыслу его слов, на него смотрит его сестра. Вероятно, он боялся, что такими же глазами на него смотрит его отец... По крайней мере, Анастасия, вероятно, приложила некоторые усилия, чтобы убедить молодого человека в этом, когда сделала его своим сообщником и заставила потянуться за низко висящим фруктом...
— Это так? — спросил чекист, резко подымаясь. Он обращался, ну, как будто бы ко всем и ни к кому — к первому, кто решится или захочет ответить и предъявить Бессонову и миру свою версию правды. Андрей приблизился к Анастасии.
— Могу я подержать ребенка? — спросил он не прося, но требуя — а, вернее, даже уже и не столько требуя, сколько констатируя факт. Беря своё. Вот Бессонов стоял рядом с Анастасией, вот ребёнок был на его руках, поддерживаемый этими его новообретёнными черными кожаными ладонями. — Я люблю детей!
Чекист повернулся к Лавру.
— Прежде чем вы расскажите нам, что именно, как, в каком порядке, в какие смены и когда вы отправляли с телеграфа для Ракитина... А вы сделаете это здесь и сейчас... Так вот, прежде чем вы перейдёте к этому, скажите мне, как давно ваша сестра, ах, "водит шашни" с виновником всех ваших страданий?
Бессонов поднял ребенка перед собой и заглянул в его лицо, как будто что-то там ища. Нет, конечно, он не знал, как выглядит Ракитин, а также умел изобличать детей, как порождение их родителей, лишь не сильно лучше обычного человека. Но кто из семьи Викентьевых мог это знать?