Убедившись, что все снова в лагере и в безопасности, Грумпус продолжил свое ночное бдение до самого утра, при необходимости подменяя дежурных, которым хотелось спать. Он много размышлял о своих товарищах по несчастью, ведь за каждым из них стоит собственная личность, собственная судьба, надежды и чаяния. Все они куда-то стремились, сев на тот злосчастный корабль, и всех их рок занес на этот остров, но ведь это только короткий отрезок пути, который им было суждено пройти вместе. И даже здесь как по-разному повернулись их судьбы!
Грумпус думал о книге, которая, без сомнения, и была тем злом, что он почувствовал из шалаша Горация. Да, безусловно, от нее нужно как можно скорее избавиться, но разве бывший писарь позволит это? Он уже попал под ее чары, и теперь добром ни за что не расстанется с ней. Позволительно ли отбирать ее силой только на основании своих ощущений или это само по себе является насилием? Нужно поговорить с Горацием.
Грумпус думал о Курогао и его странной способности превращаться в диких, пугающих существ. Не повредит ли это его душе и рассудку?
Грумпус думал о Райтоне и его новообретенной склонности к изобретениям. Чудесные механизмы могут оказать немалую помощь в выживании, но не таится ли в них самих угроза? Что, если расчет окажется неверен, и творение обратится против создателя?
Грумпус думал о славном пареньке Ивасько и его дружбе с гордым и отважным котом. Эти двое не вызывали у него опасений, но в тихом омуте, как известно...
Грумпус думал о бесстрашном лесорубе Саймоне, который в последнее время превратил свое орудие мирного промысла в смертоносный инструмент разрушения. Сможет ли тот вернуться к прежнему себе, когда опасность минует, или вся его будущая жизнь будет связана с кровью и смертью?
Грумпус думал о Кряпсоте, и его наполнила радость за этого рассудительного и спокойного человека, воплощение здравого смысла, который, единственный из всех, остался верен себе даже на пороге смерти. Паладин вновь поклялся себе, что без колебаний отдаст жизнь за то, чтобы новый грушевый сад когда-нибудь украсил собой чье-то мирное поле.