Стоя на эдинбургском пирсе, с таинственным свёртком подмышкой и двумя письмами в руках, Макриди чувствовал, как его глаза становятся размером с иллюминаторы "Жемчужины", а брови ползут вверх, и вверх, и вверх, словно хотят сбежать от имперской печати на одном из писем.
- Кхм! - строго хмыкнул капитан и заставил себя успокоиться. Письма отправились за пазуху. Машинально проверил револьвер - на месте.
- Пойдём, Лео, домой! - суровый тон придавал уверенности, несмотря на то, что письма жгли кожу сквозь одежду. Будто угля туда насовал.
На корабле не было ничего противозаконного - так успокаивал себя Джон, по дороге к своей лачуге. Уже давно не было рейсов с незаконными товарами. Перебирая в уме имена тех, кто мог бы его заложить, он гнал от себя очевидную мысль - имперцы могли прислать ему повестку на усекновение конечности из-за рейса в Сент-Агнес.
Уже дома, повесив шляпу на гвоздь и растопив колченогий очаг, он вновь подумал о том, чтобы бросить оба письма в печь. Потом бросил взгляд на отцовский плащ, покачивающийся на сквозняке. Отец всё так же лежал в сырой земле острова Турм, здесь был лишь его шерстяной плащ, но даже он болтался как-то укоризненно. В низком гуле ветра в печной трубе слышался хриплый бас Макриди-старшего.
- Сукин ты сын. Ни один капитан и ни один член нашего клана никогда не убоится бумажки! -
- Но отец, вы ведь всё равно читать никогда не умели, чего вам её бояться-то было? - пробормотал Джон, увлекаемый воображаемой беседой.
- Не перечь отцу! - громыхнула чугунная дверца очага и пыхнула искрами раздражённо. Пёс настороженно приподнял уши и обеспокоенно перевёл взгляд с огня на хозяина. Видимо, пытался разобрать тон человека, не о нём ли говорят?
Усмехнувшись, Джон встал. Поправил висевший плащ. Закрыл ставни, запер дверь и зажёг керосиновый фонарь, чтобы иметь побольше света. Закурил. Подумал ещё минуту.