Холод услышал, как Улаев продублировал приказ, хмыкнул. Заело его, что ли? Хотя скорее привык, что неофиты на первом выезде замирают в ступоре, с полными штанами говна. Ну и есть с чего перебздеть, чего уж тут. Особенно если самая крутая заваруха, в которой тебе довелось участвовать, это массовая драка с прибывшим в часть пополнением с Кавказа.
А тут - стрельба, и трупы, и Бессмольный. Казался такой спокойный дядечка, так и видишь его в очереди на кассе в Монетке какой нибудь. А вон он - орет, рожа перекошенная, глаза навыкате. И чего орет - непонятно, да только тварь потусторонную от этого так и крючит.
Последнее Витю особенно сильно впечатлило. Самая могучая магия, с которой он до этого сталкивался - щелчок автоматного затвора. Настоящее чудо, превращающее мусора в господина полицейского, пьяного дебошира в ласкового покладистого котенка, а буйного знатока своих прав - в готового к сотрудничеству гражданина. Хотя, конечно, на последних работало, как ни странно, хуже всего. Виктор называл таких бумажными берсерками. Но в любом случае, за время службы в органах он ни разу не выстрелил на выезде из ксюхи штатной, зато затвором нащелкался от души. Даже ходил с пустым примкнутым магазином, чтоб с патроном не возиться потом.
Бегут мысли беспокойные, непоседливые в голове неофита Холода, бежит он сам, придерживая голову болтающегося на плечах пацана, чтоб о перила или стены не колотилась. Проплывает мимо труп какого-то мужика в спецовке. А рядом - Седов. Лежит, руки раскинув, как Иисус. И лужа крови из пробитой головы аккуратным кружком, будто нимб.
Вот тут Холоду стало по настоящему неуютно.