Вся эта мольба о немедленной смерти, все эти не имеющие воздействия ни на что, кроме расходуемого группой времени угрозы по переписке, в которых конюх выступал почтовым голубем – всё это действительно задержало приключенцев на слишком большой период времени.
–Так, ладно.–Винсент поднял заключённого за шкирку и повёл ко входу, через который он с Антором и Элис пришли сюда. Попутно он задалил полушёпотом душераздирающую тираду о том, как он был недоволен поведением свидетеля.
–Перевожу с "паладинского" на "Мудозвонский", на диалект всех стерео–чтоб-им-икалось-типных злодеев: "Смерть – слишком лёгкая участь для тебя". Усёк? Такие гады, как ты, не только ходу расследования мешают; они ещё и понижают значимость любого приключения. Это же никто не поверит, если я в трактир завалюсь и буду рассказывать, как мир спасал – это же никто не поверит, что мне такой клишированный конюх попался.... Конюх, чёрт тебя подери! Ты хоть сам-то осознаёшь, что ты – конюх? Когда закатаем твою хозяйку на нижние планы пинками и брусчаткой утрамбуем, она о тебе, говна куске, даже не вспомнит! Эй!
Мерсер ударил конюхом врата, распахнув их, и вывел заключённого на улицу. Там, в оцеплении, должны были стоять "Пылающие кулаки". Их он подозвал свистом – хотел передать свидетеля, прежде чем отправляться под землю.
–Примите голубчика. Усадите его в самую лютую камеру, чтоб человеком стал! И допросите его! Эта падла знает о том, что в особняке происходит! Если выясните у него, где может быть потайной ход из особняка – оцепите ещё и потайной ход!