 |
|
На том порешили и разошлись. По капитану что-то сказать вообще было сложно: его лицо всегда было таким, словно он чем-то да доволен. Наверное, так оно и было. Он, впрочем, в дела нового командира больше влезать себе не позволял. А вот от Эйш отделаться было уже куда сложнее. Но раз уж согласился быть «обмазанником» — надо идти до конца. Ворожейка пришла в палатку Фаркаса со всем своим бесноватым арсеналом. Точнее, ничего особенного или хотя бы внешне опасного при ней не было, но можно было только гадать, что она задумала. — Скажи-ка, Фаркас, — начала она, открывая какие-то горшочки с цветными мазями, — доводилось ли тебе слышать о рейнджерах? Тех, кто впервые встретил болотную орду? Многие попадали в их ряды не по своей воле, но всем без исключения ставили на груди клеймо. Но это не было символом позора или простым отличительным признаком. Совсем наоборот — это видоизменённый символ Небесного Князя, одного из слуг божьих. Покровителя всех мучеников и гаранта высшей справедливости в посмертие. У одного из убитых нами болотников был этот знак на груди. Что же, может после смерти ему действительно воздастся, но тебе, на всякий случай, я выжгу оригинал. Не волнуйся, это всего лишь мазь. Надо просто потерпеть... Болота переживали свой очередной день. На мелководье булькала живность, насекомые зудели в мозгу своими невыносимыми брачными писками. По липкой и вязкой земле чавкала болотоходами группа людей. Тех, по кому рыдала петля. Пара убийц, насильник, дезертир, карманник, мошенник, что пытался наебать не того. А ещё их командир. Доброволец. В ногу раненный.
— Джозеф, ты как?
— Нормально. — Соврал он.
Прихрамывал, конечно. Но это и без расспросов видно было. А ещё голова кружилась. Серьёзно так. Будто ещё шаг сделаешь и рухнешь без чувств. В воде его отражение неестественно бледное, вокруг глаз ореол чёрный проступает, точно кровь гниёт. На лихорадку не похоже. Один хуй, болотная зараза. Не переживёт.
Вспоминал Джозеф себя ещё мальчишкой. Как напросился послушником в часовенку. Как слушал там истории про добро, Князя и его справедливость. А в один день наведался в родную деревню и ничего кроме руин и болотных зарослей там не застал.
Сразу же пошёл в рейнджеры, без раздумий. Чтобы никого больше его участь не настигла. А там уж Князь воздаст. И тем, кто ходил по болотам и тем, кто рисковал день ото дня, живя бок о бок с этой нечистью. И тем, кто жил вдалеке и богатстве, не задумываясь о тех, к кому судьба была неблагосклонна.
— Слышали?
Один из рейнджеров с носом красным, словно у крысы, вскинул арбалет и огляделся, будто принюхивался.
— Точно, — он же сказал, — кричит кто-то.
— Половину наших уже оставили. — Скривился щербатый копейщик. — Съёбывать надо, а то с ними встретимся.
— Болотные твари человеческими голосами не кричат. — Уверил Джозеф. — Надо глянуть. Это наша работа. Вернёте заблудших овечек и два дня к ряду без вылазок.
Толстое упавшее дерево. Ходульные корни его, как щупальца, так плотно раскинулись, что образовали непроглядную стенку. Рядом с ними подкоп, грязным плащом сокрытый. А там яма. В ней крестьянка сидит. Ахнула тихо (рожи у спасителей были не благополучнее чем у василиска, от которого пришлось побегать до этого), малютку-дочь к себе сильнее прижала. А у девчурки вся одежда изорванная, будто и нет её. А прорехи все грязью бережно вымазаны, будто это могло спасти от насекомых.
— Пиздец. — Сокрушился один из отряда. — Не дойдёт. Никаких заплаток не хватит.
Но вход в импровизированное укрытие уже был открыт, а гнус на болотах мог слететься за несколько секунд. Импульсивно и ни о чём не задумываясь, Джозеф сорвал с себя куртку и положил её на плечи ребёнка.
— Спасибо. — Только и смогла выдать её мать, всё ещё не отошедшая от шока.
— Джозеф, ёбу дал? — Встрял копьеносец. — Минимум два часа до фронтира.
— Я — труп. — Командир кивнул. — Идите без меня.
Ну и дальше с ним спорить никто не стал. Не в цене жизнь на болотах, тем более чужая.
А Джозеф всё неизбежное оттягивал. Шастал по мутной воде. С удивлением отмечал, что комары не проявляют к нему особого интереса, а кусают скорее для отчётности.
В одиночку весь ужас своего положения осознал и задумался, от чего себе сразу самопал в голову не разрядил. Джозеф бы наверняка так и поступил, но что-то в нём менялось. Он перестал замечать, что странствует по болотам уже днями, не испытывал наслаждения при взгляде на небо или лунные переливы в воде. Становился чем-то другим.
Он по-прежнему шатался по болотам, но теперь шёл в строго определённом направлении, в какое-то место. Сам не осознавал куда. И размышлял при этом. Всю жизнь он посвятил вере. Сначала в теории, потом на практике. Или все эти мучения на болотах напрасны? Не нужно было ему ни богатства, ни даже счастья личного. Просто чтобы воздалось каждому по заслугам. Чтобы не были эти страшные смерти напрасны. Весь бессмысленность и обман — это самое худшее.
Мысли его куда-то не туда зашли, спутались. Перестал осознавать себя. Бред за бредом накатывал, путался с воспоминаниями и жестокими помыслами, что никогда Джозефу свойственны не были. Но тут настало облегчение. Пришёл, кажется.
И яркий свет его ослепил. И глаза слезами наполнились, а тело праведной дрожью. Как только мог он сомневаться? Не могло всё это попусту быть. Всё своим чередом шло, с самого начала.
И величественная фигура высилась над суетой.
И озарил своим сиянием грешный серый мир.
Князь. Несколько минут мучений миновало, и на груди Фаркаса красовалась золотистая метка. Убрать её, правда, можно лишь сорвав с груди всю кожу, но никто и не обещал, что легко быть избранным. Дать метке зажить и презентовать на следующее утро в грандиозном представлении не удалось: неожиданно в ночи вернулась Бенка. Она и знать не могла, что произошло в её отсутствие, а потому несколько удивилось, когда Елена и несколько других женщин из лагеря бросились обнимать её, едва ли не рыдая. Обнаружился ещё один лагерь выживших. Был он значительно меньше этого, но боеспособного народу там хватало, хоть с оружием дела обстояли паршиво. Хорошая новость: они согласны объединить усилия. Плохая: у них возникли дрязги с местными, которые могут перерасти в открытое боестолкновение. Когда Фаркас уточнил, запрашивают ли они поддержку, Бенка лишь пожала плечами. Они обещали, что придут сами, как только свернут бивак, но успеют ли они это сделать — вопрос.
|