Вокруг что-то происходило. Что-то странное. Командир отряда сидел у костра, ему в руки кто-то сунул плошку с горячей кашей, а он сидел, словно пыльным мешком оглушённый и тупо наблюдал как кричит герцог, буквально вырываясь из рук пытающейся исцелить его Виссиль. Герцог истекает кровью. Алакрейн ревёт. Брат Роберт, игнорируя волшебницу, пытается поднять аристократа на ноги, как будто не замечая, что тот ранен. Звенят обвинения в сторону Эвелинн, которая стоит с растерянным видом.
Расмуссен видел это всё, но с ним что-то произошло. Он не мог понять, что творилось перед его глазами, почему эти люди ведут себя так, а не иначе. Ведь он отдал приказ?.. Собрал всех... Надо выдвигаться и идти вперёд...
Почему?
Никогда раньше Элиас не задумывался над тем насколько он сообразителен. Не было в его жизни момента, когда бы он сел и задумался - ты, брат Расмуссен, не слишком быстро думаешь, не очень хорошо твоя голова понимает других людей. Потому что как складывалась жизнь?
Поначалу всё было очень просто. Ты живёшь в храме, тебя воспитывают, тебя кормят, тебе объясняют раз и навсегда что есть Зло, что есть Добро. Мир обретает вполне осязаемые границы и ничто их не колеблет. "Послушание - благодетель", улыбаясь, говорит мать-настоятельница и за обедом даёт немного больше каши.
Потом тебе дают в руки оружие и говорят - мы поможем тебе осознать свою цель в этом мире. Те, кого мы покажем - это наши враги. А значит и твои враги. Тебя учат, что именно нужно делать с врагами, как поступать, опять же, не сомневаясь, действуя в уютных рамках твоего мира. Ты живёшь, учишься, набираешься мастерству, становишься умелым и ощущаешь гармонию. Твои наставники улыбаются тебе. Аббат упоминает твоё имя в вечерней мессе.
Случается страшное и мир погружается во Тьму. Это колеблет границы мира, разрушает их, потому что теперь появляется Что-то, что однозначно гораздо более враждебно всему, что ты поклялся защищать. Оно враждебнее магов, которые примеряют на себя роль Создателя, что им не по плечу. Оно радикальнее зарвавшихся аристократов, что считают будто жизнь земная продлится вечно и не будет спроса с них потом. Тьма - она конкретная, вот что ты думаешь. Тварям не нужны деньги. Или земли. Или тайные знания. Им нужна твоя жизнь и жизнь всех людей, животных, всяких мелких букашек.
Тебя ломает осознание бессмысленности, поначалу, но потом в голове начинает проясняться. Ум начинает работать сам, включаются врождённые резервы и вот уже ты сам трактуешь учение, каждую букву которого знаешь лучше, чем тыльную сторону своей руки. Для этого достаточно всего лишь стать самым старшим в своей боевой группе, чтобы на какой-то момент исчезли все те, кто раньше давал тебе указания.
Наверное где-то в этот момент Расмуссен начал действительно меняться. За те 12 циклов, что им пришлось приспосабливаться к темноте, он, разумеется, не раз участвовал в междоусобных сражениях. Но всегда пытался или понять своего противника или же переубедить иерархов, что конфликт невыгоден. Рассуждал он просто - убийцы, насильники, мародёры, бандиты не могли считаться за полноценных людей, так как они совершали дело Тьмы. Вносили смуту. Разобщали общество. Но почему Церковь продолжает отрицать то, что волшебники - тоже люди? Они могли создавать Свет. Тьма - не могла. Отметая лишнее ты приходишь к единственном верному выводу.
Примерно это же можно было сказать про аристократов, про некоторых из них. К примеру, как можно было отрицать, что герцог Орландский, его вассалы, его свита - плохие люди? Что ими движет та же корысть, что была когда-то. Что они не способны на самопожертвование, на благое дело во имя Света? Могли. Раз за разом это доказывая.
Потихоньку Расмуссен встраивал в свою картину мира тех, кто, когда-то, был для него по другую сторону. Он просто не мог категорично воспринимать этих людей. Он с ними не работал. Не сражался. Но мысленно практически приравнял к своим боевым братьям, таким же каким он был когда-то. Без страха. Без упрёка. Без лишних эмоций воспринимающих свой долг и готовые принять свою судьбу в любой момент.
А теперь момент для раздумий догнал брата-храмовника в самый неподходящий момент. На краю гибели, во тьме, на руинах забытой всеми церкви, усыпанный прахом мёртвых героев, Элиас вдруг оглушительно осознал свою ошибку - люди слишком сложны! Этот герцог был так сильно ранен Тьмой, что даже проблеск надежды, проблеск чего-то, что показал ему Клинок Рассвета был хуже, чем вскрытое ржавым ножом колено. Чем смятый, словно тонкая фольга, доспех на плече. Де Труа плевался и кричал, называя ведьмой прекрасное и воздушное создание в форме Эвелинн. Бедная девушка пыталась успокоить аристократа, а храмовник тупо наблюдал, понимая, что это бесполезно. Обида пустила корни в душе старика и её будет очень трудно выкорчевать.
Герцогу вторил другой старик, рейнджер, который с самого первого взгляда показался Элиасу слишком странным. Слишком "себе на уме". Его слова, простые, ранили не только Эвелинн, но и командира. Незаслуженно! Как горько, должно быть, чувствует сейчас себя волшебница! Или же нет? Храмовник опустил свой взгляд и, не видя ничего в своих руках, попытался выплыть из нахлынувших на него непонятных эмоций. Он не понимал. Или же понимал?..
Командир рывком поднялся на ноги. На секунду замешкавшись, вновь обратив внимание на сжатую в руках еду, он отложил ненужные сейчас вещи и шагнул вперёд.
Шагнул, чтобы остановиться, замереть и послушать Джона, который ковылял от одного к другому, веско и хлёстко высказывая всё то, что сейчас поднималось огнём в глотке храмовника.
И, вроде бы сказал всё наёмник. По-простому сказал, выдал как есть, но этого было мало, когда тебя самого съедают изнутри безумные эмоции и чувство несправедливости.
- Да как вы смеете!.. - в его голосе звучала сталь. С удивлением для себя Элиас понимал, что сейчас он впервые за долгие годы чувствовал что-то очень яркое, помимо веры.
- Да как вы все смеете обвинять её в том, что она выполняла своё Предназначение?! Ведьма, коза - вы посмотрите на себя сейчас! В её руках сейчас - будущее целого мира! Вы понимаете? От нас, от неё, от этого кинжала - зависит ВСЁ!..
На мгновение Элиас задохнулся. Он выпучил глаза, он взмахнул руками. На его суровом, проборождённом морщинами лице проступила краснота. Мужчина уже не казался серым, одномерным, в него, как будто бы, что-то вселилось. Сама мысль об этом пустила волну дрожи по его спине под доспехом, однако он не смог замолчать.
- Мы все сейчас должны благодарить Создателя о том, что он послал нам испытание в виде павшего войска именно сейчас!
Вскинул руку, пальцем тыча в пролом, в кости под ногами, старые кости, которые до сих пор сжимали свои мечи и палицы.
- Благодарить, что это испытание пробудило силу Кинжала Рассвета почти в начале нашего пути, что его разум, разум магического оружия, будет искать вдохновение в каждом из нас! Что именно наша добродетель подскажет оружию что есть Правда.
- Он, - посмотрел на Джона. - сказал то, что думаю я сам - мы должны бить одним кулаком, - закованные в сталь пальцы с хрустом сложились в кулак. Рука задрожала от напряжения. Таким кулаком можно было выжимать воду из камня, как старых баснях для малых и неразумных детей.
- То, что вы ощутили будет ждать весь мир. А если мы проиграем... Если сейчас мы будем винить друг друга, если мы затаим обиду. То всё, - рука метнулась в сторону, словно отбрасывая что-то невидимое в угол.
- Нам придёт конец. Тьма победит, Тьма! Ей даже не придётся пускать в наших душах ростки. Всё сделаем сами.
По спине пот стекал ручьём. Лоб взмок, короткие волосы неопрятно торчали в разные стороны, тоже все в поту. "Будто пробежал целую лигу с телегой на плечах", подумал про себя Элиас.
- Послушайте, - он почти выдохся и теперь звучал устало. Как и чувствовал себя.
- Маги, дворяне, наёмники и следопыты. Братья-храмовники. Мы должны, - он надавил. - верить друг в друга. Друг другу! Не в меня, потому что я верю в каждого из вас. Верьте в себя. И в тех, кто здесь сейчас стоит.
Ему не было стыдно за вспышку красноречия. Ему было просто горько, отчего-то.
- Собираемся и выходим, немедленно. Больше ждать нечего.