Чем глубже отряд углублялся во тьму, тем спокойней становилось герцогу. Тьма снаружи, тьма внутри. Гармония.
Он теперь воочию наблюдал то, о чем раньше слышал лишь из рассказов сорвиголов-рейнджеров, и своих разведчиков. Скрюченные призраки деревьев, трава, осыпающаяся под сапогами черной пылью. Даже силуэты развалин домов как то приземисто жались к земле, точно затаившиеся в засаде хищники. Путешествие в душный, вязкий кошмар. Тьма искажает, о да. Здесь ее власть столь велика, что меняется сама структура реальности.
У изваяния Спасителя, которое было ненадолго выхвачено из мрака, раньше явно не было столь бесстыдно-издевательского выражения лица.
- Святотатство, - пробормотал герцог, скрипнув сталью латной перчатки. Слепые глаза статуи, казалось, неотрывно следят за отрядом, а искореженные безобразной ухмылкой черты лица непрерывно изменяются, зыбко дрожат. Тьма наблюдала за ними.
- Я иду за тобой, слышишь? - пообещал герцог статуе и отвернулся, когда она осталась позади, растворивших в сомкнувшемся за спиной группы океане черноты.
Орсо прекрасно помнил окрестности столицы, но воцарившееся здесь царство тьмы перекроило все на свой извращенный манер, и без проводника он наверняка потерялся бы средь миражей и блуждающих мертвецов. Что за мистическим даром владела эта девица с породистым лицом аристократки и ухватками лесного разбойника? Что он вообще знает о своих спутниках?
Герцог перехватил брошенный на него взгляд светлой чародейки. Буквально светлой - белая мантия, выбивающиеся из-под капюшона золотистые пряди. Девушка выглядела совсем юной. Почему она вызвалась идти в сердце тьмы? Герцог знал, что отряд укомплектован исключительно добровольцами. Более того, именно она несла созданное Корпусом орудие, последнюю надежду людей. Орсо попытался ободряюще улыбнуться ей. Получилось не очень, девица испуганно отвернулась. Улыбка в сочетании с пустыми глазами больше смахивала на оскал мертвеца.
После кажущегося бесконечным перехода, когда Орсо перестал даже пытаться понять, где они находятся, показались очертания Лоттервиля. Кривые останки домов, поросшие каким то серым мхом, похожие на брошенных хозяевами запаршивевших псов, скорбно взирали на идущих по улице людей. А за черными провалами окон таилась хищная, страшная пустота.
Когда отряд добрался до здания церкви и храмовник Элиас скомандовал привал, Орсо устало прислонился к стене. Все таки отвык он от такой жизни, от долгих маршей наизнос, от изнурительных пробежек вокруг тренировочного плаца, на которые его гонял в былое время учитель фехтования Родерик де Жоньер. Ох и ненавидел же он тогда старика!.. Слишком привык герцог Орсо полагаться на коня, как и подобает рыцарю. А теперь вот, пожалуйста – ноги гудят, а на пятках, кажется, назревают мозоли. Мозоли! Смешно.
Де Труа кивнул Элиасу, подтверждая уговор. Никаких титулов. Еще в начале похода Орсо уверил лидера воинов церкви, что участвует в деле на равных со всеми, полностью делегирует ему, Элиасу, командование и попросил донести эту мысль до остальных членов отряда. Некоторые из них знали герцога, а другие, уж наемники то наверняка, видели отчеканеный профиль Ардаля де Труа на имперских полукронах. А Орсо был до чрезвычайности похож на деда.
Так что косились, сторонились сутулой, закутанной в простой солдатский плащ фигуры. Но после привыкли. Какие тут регалии, когда вокруг вязкими чернилами струится тьма. Маги, церковники, солдаты и аристократы исчезли, осталась лишь кучка испуганных и решительных людей.
Элиас живо распределил людей по позициям. В тактике этот воин явно разбирался больше герцога, привыкшего мыслить куда масштабней. Вот и отлично. Орсо здесь на правах обычного солдата. Ну как, обычного... У него за спиной, спрятанная в кожаный чехол, покоилась ценная семейная реликвия — копье Годрика. Орсо не раз брал его в руки, чувствуя, как дрожат ладони от переполняющей предмет мощи. Копье можно использовать дважды, в крайний случай и в совсем крайний случай, как часто шутил Виктор де Труа. А может, не шутил. У отца было странное чувство юмора.
Именно на этих условиях герцог и настоял на участии в походе. Копье несет либо он — либо никто. И сиру Грегору не оставалось более ничего, кроме как согласиться.
Когда храмовники восстановили алтарь и затянули молитву, Орсо молча стоял рядом. Он видел, как светлеют лица людей, преисполненные верой. Надеждой. А герцог не чувствовал ничего. Только тьму, плотным коконом туго стягивающую убежище. Тьма звала. И что-то в груди Орсо отзывалось на этот зов.
Он знал что обречен, и шел сюда умирать. Эпитафия его была уже написана жирными хлопьями сажи, оседающими на пепелище фамильной резиденции. Все, чего он хотел — это подобраться к сердцу тьмы и всадить в него меч. Неважно, скольких искореженных тьмой тварей они сумеют одолеть, главное зло таится там. В сердце.
В отличие от порождаемых ей кошмарных сущностей, тьма неуязвима. Можно протянуть руку и схватить ее, но она выскользнет сквозь пальцы, словно туман. Свет способен лишь отогнать ее на краткий миг, после чего она все равно возьмет свое. Люди еще не знали такого врага. И сейчас, когда едва-едва сверкнул в кромешном мраке проблеск надежды и отряд мотыльков отчаянно рванулся к этому свету, Орсо был счастлив отдать свою жизнь за право лететь с ними.
В сущности, это был крайне неравноценный обмен.