"Я понял", - точно так же попытался ответить ей Шейн, и та, кажется, должна была понять.
Но было чертовски сложно держать себя в руках, в ногах... и в других местах в особенности. Вряд ли блондинка хотела даже видеть его красный и твёрдый, как гладкий обработанный коралл, орган, а уж тем более и речи не могло и быть о том, чтобы позволить ему вылезти наружу и уткнуться - а ведь стоило только расслабить мотню! Нет, Шейн был сильнее этого, и он в какой-то степени воспринимал это как проверку своего духа и силы воли на прочность. Умение сдерживать клокочущую энергию и рвение ценилось ничуть не меньше, чем способность её выплескивать.
- О, моя принцесса, я сейчас трахну тебя так, что ты надолго запомнишь эти жердины!
И, недолго думая, Шейн встал, одновременно подхватывая блондинку на руки и в свою очередь тоже ставя ту на ноги, но уже в упор к забору и лицом к нему же. Он управлялся с девушкой так, словно та весила как набитая соломой кукла, не более того. Сильный и могучий, он мог буквально свернуть её в какой угодно бублик и, наплевав на всю затею, овладеть по полной программе и по своему желанию, и никто бы ему не смог ничем помешать, а тем более сама девушка. Однако, слово есть слово, а честь есть чести. И если бы их не было, то всё так бы и случилось, ибо уж чрезвычайно силён оказывался соблазн пустить в ход всё своё мужское естество.
Но табакси ограничился тем, что лишь приспустил штаны с оттопыренной задницы Винки и прижался к ней пахом. Со стороны казалось, что кот имеет полный доступ к самым эротичным местам в теле девушки, но на самом деле между его меховым мешочком, с трудом сдерживающим чресла и любовной ложбинкой до сих пор была одежда. Она же помогала кошачьему члену оставаться там, где он был всё это время и удерживался лишь силой воли, что сейчас уже почти не справлялась с натиском. Впрочем, надо было продолжать крепиться духом, ибо его жезл, дай тому волю, прорвал бы и одежду, и, возможно, даже лёгкую броню на пути к тому, чем на протяжении вот уже многих минут хотел обладать.
Забор заходил ходуном, когда огромный табакси стал весьма натурально изображать сцену секса с женщиной, поставленной к нему спиной и упирающейся в деревяки руками, дыша её на ухо горячим, влажным дыханием, щекоча его и волосы за ним жесткими, но упругими вибрисами, и крепко держась за груди обеими руками, непрестанно массируя те медленным, глубоким ритмом.