Может оно и к лучшему, что ты никогда не узнаешь историю своего появления, Сэндрик.
Человечество богато талантливыми людьми. Твой отец, например, очень хорошо умел убивать. Крайне ценный навык во все времена, но его он привёл только на каторгу, так как ему всегда недоставало хитрости и холодной головы.
Потом прогремело восстание и большей части заключённых удалось сбежать, включая меня и твоего отца.
Кровавое событие. Уверен, что в стране до сих пор об этом помнят. Никому из нас не хотелось идти в рейнджеры и не факт, что нас бы пощадили там, узнав вдруг нашу подноготную.
И тогда мы оказались в безвыходном положении, и уже нечего было терять. Я так думал. Будь я проклят за это.
Не все люди сторонились болот. Многие активно пытались постигать их тайны. Как тот безумный священник. Он определённо знал больше остальных и, подобно нам, не имел места в цивилизованном мире. Твоего отца он кормил обещаниями о власти и становлении полубогом. Меня же подтолкнуло губительное любопытство и возможность познать тайны, недоступные ни одному из живущих ныне людей. И тогда я серьёзно верил, что в любой момент могу выйти из этой опасной игры.
Твоя мать - вовсе не человеческая женщина, Сэндрик. Она была порождением болот. Этот святоша завёл нас прямо к ней в логово. Я не знаю и не хочу знать, каким образом этот еретик втёрся к ней в доверие, но если он чувствовал себя на болотах не хозяином, то как минимум желанным гостем.
В тот момент я прозрел. Всё это место было пропитано скверной, здесь не было и не могло быть благодатных для человека сил. Но твой отец решил идти до конца. Даже когда ему сказали оплодотворить это богомерзкое создание.
Я должен был прекратить всё это ещё тогда. Я должен был убить их всех и прервать этот дьявольский шабаш. Я бы спас тех, кто остался на большой земле. Я бы спас тебя, Сэндрик.
Твой отец заплатил свою цену. А то существо, что породило тебя, начало видоизменяться, утратив свои лже-человеческие черты.
Вопреки всему, ты родился обычным ребёнком. Ты смотрел на окружающих тебя чудовищ, на ядовитые воды и вечную тьму болот. Ты смотрел на меня. На ублюдка, который позволил тебе родиться. И ты улыбался. Искренне, не зная другой жизни. Смеясь, как смеются все дети.
Потом ты начал расти. Мне казалось, что сами деревья дрожат от твоих нескончаемых криков, когда ты, лёжа в луже крови, бился об пол, не в силах терпеть прорезающиеся сквозь твоё тело ростки.
И даже тогда ты ещё продолжал сохранять рассудок, хотя в тебе становилось всё меньше человеческой плоти. Я никогда не умел врать, но пожалел об этом лишь один раз в жизни, когда ты спросил меня о том, как выглядят все люди. Я сказал, что они подобны мне, надеясь, что ты ничего не поймёшь. Но с тех пор ты больше никогда не подходил к водной глади.
Время шло, ты переставал меня узнавать, а твоя боль всё усиливалась.
В один день тот священник выглядел необыкновенно счастливым. Он успел потерять всякое здравомыслие и вообще частенько ходил с жизнерадостным оскалом, но тогда он буквально сиял. То существо, к которому он привёл нас с самого начала, стало выделять споры. Оно уже было неподвижным и потеряло всякие сходства с человеком, став больше походить на огромный ком из кожи и растений, что удерживал себя на месте при помощи толстых лиан, напоминающих щупальца.
И я, и святоша были заражены с самого начала, но всё оказалось не так просто. Споры совершенствовались со временем. Они распространялись всё на большее расстояние и всё сильнее проявляли симптомы внутри захваченного организма.
Я не вдыхал новых испарений, и моя болезнь прогрессировала очень медленно. Боль окончательно свела тебя с ума, Сэндрик. В слепой ярости ты начал признавать только тяжело поражённых этой болотной порчей. Они стали для тебя как дети. Как подданные. Как семья.
Однажды ты попытался убить меня. И мне пришлось бежать.
Болезнь давала иммунитет к лихорадке. Взамен она медленно подавляла личность, крала воспоминания, заставляла впадать в бешенство и жестокость. Сначала я поселился в дальней части болот, куда ещё не добрались споры. И всё равно болезнь медленно брала своё. Остальные заражённые стали признавать меня за своего. И я вновь стал подбираться ближе к логову, уже не боясь усугубить своё состояние. Количество заражённых увеличивалось с ужасающей скоростью, я предчувствовал что-то очень нехорошее. И тогда я принял решение исправить свою роковую ошибку.
Но было слишком поздно. Я стал рабом болезни. Я стал таким же, как остальные. Я не мог уничтожить логово. И не мог убить. Так как твоя мать породила нас, а ты был нашим королём. Я понял, что если вновь войду в логово, то потеряю остатки своего разума.
Я знаю, что ты ни за что не хотел бы быть тем, кем стал, Сэндрик. Иногда я видел, как ты бродил по болотам в сопровождении своей одурманенной свиты. И я всё понимал по твоим глазам. Тебе всё ещё больно. Каждую секунду. Тебе горестно, но ты уже не в состоянии понять почему. Ты не понимаешь, кто ты и зачем делаешь то, что делаешь.
И я никак не могу освободить тебя от этих страданий. Маленький персональный ад, который я для себя создал.
Однако я не просто так следил всё это время. Мне очень трудно сосредоточиться и сохранять память, но я смог проанализировать движение заражённых. Кажется, все они стали стягиваться в сторону логова. Оно оказывает на больных необычный эффект: вводит их в состояние транса, вынуждая просто застывать на месте, испытывая эйфорию от близости к хозяевам. Значит, большая часть соберётся в одном месте и будет совершенно безвредна. Есть шанс со всем этим покончить. Но не у меня.
Я подготовлю всё необходимое и буду надеяться на чудо. Учёные, экспедиции, рейнджеры - кто угодно. Если они вдруг забредут так далеко... я буду умолять их.
В интересах всех людей помочь мне. Эти монстры не просто так собираются всей толпой. У меня плохое предчувствие. Грядёт что-то необратимое.
Прости, Сэндрик. Прости меня за мою трусость. И пускай простят меня все люди.