Чёрные в свете луны струйки крови появились из под зубов и, смешиваясь со слюной и пенясь, потекли на мокрый песок и, окрашивая его в дымчатый узор принялись растекаться вокруг. Тварь въедалась в тело следопыта с несказанным удовольствием и смакуя каждый кусочек его боли, словно это был его именинный пирог. Следопыт чувствовал, как расходятся волокна его мышц, как, треща, надрываются сухожилия и начинают разламываться, как бисквитная корочка, кости. Пальцы его всё ещё впивались в рукоять меча, пытаясь изо всех сил выжать ещё каплю смелости, но та была была суха, как камень. Не пошевелиться… Он чувствовал себя опускающимся всё ниже и ниже, теряя по пути части себя.
Внезапно кто-то позвал его сверху. Он как будто не знал этого языка, но понимал всё неким внутренним чувством.
— Эй! Эй! Ты что, кончился? Так и оставишь всё? Ты же не забыл? Не забыл, что должен?..
И словно якорь сброшенный сверху тут же вонзился в него и стал поднимать обратно. Следопыт никогда не сказал бы до этого, что мог полюбить боль; но эту, острую как игла, он стал готов боготворить.
Он вдруг очнулся. Мраковолк всё так же чавкал его рукой, но в тоже время его кот вцепился в ногу и, пыхтя и утробно урча… пытался вытащить его из-под чудовища? Ох, нет, вряд ли он способен на это… Следопыт дёрнул второй рукой, пытаясь освободить её из волчьих лап.