Пробуждение Грима было мучительным.
Башка пухла от боли. Было что-то подлое в том, что мозг, прежде никак в жизни пирата не задействованный, решил вдруг напомнить о себе таким вот паскудным способом.
Вокруг стоял страшный шум, словно корабль затянуло в гигантский маракас и сам дьявол играет на нем зажигательную румбу.
Кое-как отлипнув от пола, Грим доковылял до дырки в днище и отлил прямо на излишне любопытного кальмара. Хм, а тут всегда была эта дыра? Надо признать, очень удобно, странно что раньше не додумались.
Орк выполз на палубу и страдальчески зажмурился. Яркий солнечный свет проник прямо в эпицентр головной боли и сообщил, что раньше были только цветочки. Жизнь на корабле била ключом, все куда то бежали, прыгали, и страшно при этом шумели. Вот зеленой молнией, вереща и выжигая ультразвуком несчастные орочьи мозги, промчался Шмыга и сиганул куда то за борт. Чернобородый дьявол, обладатель хриплого, словно наждак, баритона, разразился бранью и перепрыгнул на соседний борт, и, кажется, уже кого-то убил. Где-то басовито взрыкивал тролль. Словом, все будто сговорились атаковать опухшую голову Грима на всех звуковых диапазонах. И это не говоря про стоящую вокруг канонаду, ведь каждый щелчок выстрела прошибал несчастную орочью черепушку навылет, входя в одно ухо, выходя через другое и причиняя по пути страшные страдания. Нашли, понимаешь, время пострелять!
- Можно так не шуметь? Пожалуйста! - выдавил Грим пересохшими губами, но даже сам себя не услышал.
Но чу! - что это за чарующий аромат, будто старые поношеные портянки кто-то использовал в качестве кошачьего туалета? Нос безошибочно вывел Грима к одинокой бочке, на дне которой - о чудо! - плескался ром. Этот дивный запах перепутать с чем то еще было сложно. Амброзии оставалось ровно столько, чтоб влезло в валяющуюся рядом жестяную кружку. Грим поднес нектар жизни к морде, жадно втянул ноздрями сочное амбре. От одного только аромата все его нервные клетки прекратили агонизировать и выстроились в стройные шеренги за добавкой. Орк выдохнул, и...
...Дзинь! Кружка взбрыкнула и выпрыгнула из лапы Грима, расплескав живительную влагу по палубе. Та тут же почернела.
На орка словно снизошло мистическое озарение. Сквозь суету и пороховой дым он безошибочно разглядел Его. Улыбочку эту мерзкую, усишки пижонские. И ствол его мушкета, что предательски чадил, выдавая автора столь подлого выстрела.
- Большая ошибка, сынок, - прохрипел Грим. Не глядя больше ни на кого, дабы случайно не потерять святотатца из виду, орк схватился за ближайший канат и перемахнул на соседнюю палубу. Оскорбленный корсар намеревался схватить паскудника и заставить его принести извинения. В письменном виде. Причем его же собственными потрохами!
Грим так сосредоточился на своей цели, обратив боль, страдания и муки измученного похмельем организма в убийственный гнев, что даже не заметил, как еще одна пуля, зло взвизгнув, пробила его бедро.