И вот, спустя довольно много времени, гораздо большего, чем обычно требовал любой другой документ (а всё из-за переизбытка внимательности при заполнении, ювелирного выведения каждой буквы и троекратной проверки любого, даже самого очевидного пункта), оба бланка наконец-то были заполнены и переданы сотруднице отдела. Та приняла их без возражений - видимо, Гюнтер всё-таки уложился в отведённый интервал времени, который, к слову, был задан весьма и весьма пространно, ибо ни в отделе, ни у кого-либо из присутствующих часов не было. Точнее, у канцелярши были, но циферблат видела только она. Не честно, однако, но приняла бумаги, и хорошо. И о самом главном не забыла.
- Карандаш.
Заполучив обратно вожделенный предмет, женщина приступила к тщательному, если не сказать скрупулёзному, изучению бланков. Для этого ей потребовалось надеть очки, после чего разгорелась кипучая деятельность. Вот сейчас Хартман мог всласть понаблюдать, как барышня по ту сторону "кассы" мучается проверкой, сличая бланки с одними только ей известными шаблонами, висящими где-то перед носом, но, тем не менее, делая это предельно старательно. В такие моменты невольно брала гордость за рэдволтских бюрократов - мимо их щепетильного взора ни одна крыса не проскочит. Ни подделка, ни левые данные, ни какая другая лабуда - всё проверят, живого места не оставят. Впрочем, сразу же вспоминались и слова противников такой политики - крыса-то может и действительно не проскочит, но только потому, что сдохнет от старости в ожидании окончания проверки.
Подождать пришлось. За то время, что баба возилась с бланками, в отдел успели придти трое, а, точнее, один целый человек и два по половинке - женщина с двумя маленькими детьми, грудничком неопределённого пола в одной руке и девочкой лет пяти-шести, что шла, взявшись за другую руку, уже своим ходом. Сразу стало понятно по их кислым физиономиям и отсутствию взрослого мужчины, что пришли они вовсе не очередной брак регистрировать. Видимо, решив, что Хартман с невестой стоят тут просто так, женщина, даже не глядя в его сторону, подошла к окошку и просунула туда мятую жёлтую бумажку. Уже по одному только оформлению лейтенант, видавший такие неоднократно, понял, что эта была похоронка.
- Здравствуйте. Мне бы свидетельство о смерти... - начала было женщина измученным голосом.
- Ожидайте. - рявкнула канцелярша грубым, но совершенно дежурным, а потому не таким обидным тоном.
Женщина молча развернулась и встала у окна, после чего все поводы рассматривать её дальше рассеялись. Куда больше офицера сейчас должна была заинтересовать судьба его бланков, так как сотрудница отдела, вооружившись горсткой штампиков, начала расставлять их направо и налево в какие-то посторонние бумаги, делать в них записи и прочее. При этом она постоянно посматривала в их с Ольгой бланки, возле которых монументально возвышались два механизма. Вот это уже были настоящие печати - большие, массивные, с крупными рукоятками-набалдашниками, один красный, а другой зелёный. Учитывая народную любовь к красному цвету, можно было подумать, что одобряющей была именно красная печать, но, прекрасно истинное положение вещей и следуя здравому смысле, Гюнтеру и Ольге сейчас нужна была именно зелёная. И вот эти две печати ждали своей очереди... Удивительно, в этом проклятом мире бюрократов даже печати ждут очереди!
И вот, казалось, наступил момент истины. Отложив все штампики, подув на чернила и сложив сопутствующие документы в папки, заботливо рассовав их потом по контейнерам и шуфлядкам стола, женщина вернулась к созерцанию единственно оставшихся на столе бланков. Вот сейчас, сейчас...
Руки потянулись к зелёной печати, но не дошли каких-то сантиметров десять, уверенно схватились за красную и поднесли к бланку. Казалось, в помещении вдруг пропали все звуки. Женщина тянула, тянула время. Зачем? А вот спросите её, зачем. Но то, что она имела некую власть над временем, было очевидно. Магия бюрократов, их священный секрет, тайное искусство. Но, кажется, вместе со временем они тянули и нервы. Должно быть, нервы Гюнтера отлично для этого подходили.
Она поправила съехавшие на кончик носа очки и внимательнее присмотрелась к какой-то строчке в бланке Ольги и едва слышно чертыхнулась.
Чка-дымп! Чка-дымп! О, какой же это был сладкий и приятный звук. В особенности тогда, когда понимаешь, что он вершит судьбы людей, и тем более особенно, когда вершит твою собственную. Отказать, разрешить, утвердить, запретить, оправдать, расстрелять, закопать, утопить, едрить, колотить - множество их. Но каждая печать призвана делить мир на чёрное и белое, а людей на два типа. Счастливчики, которым одобрили, могут любоваться и зелёной, и синей печатью, и всякими другими цветами. Но тем, кому не повезло, остаётся видеть лишь одно... Красное, оно всегда красное. Цвет нации. Цвет справедливости. Цвет крови.
Женщина отставила зелёную печать, подняла бланки и встряхнула их, после чего с чувством выполненного долга на грани героического подвига прочитала ещё раз и убрала в стол, а Гюнтеру отдала какую-то совершенно иную бумажку. Но она была меньше, из плотного картона, и в заголовке всё тем же армейским шрифтом, но отчего-то казавшемся более изящным, красовалось "Свидетельство о заключении брака".
- Миссис Хартман может получить новый паспорт в паспортном отделе по месту прописки в течение двух месяцев с момента заключения брака. Советую не затягивать. - сообщила канцелярша, голос которой по завершению работы заметно подобрел.
Женщина с детьми тотчас бросилась от окна к окошку, едва только Гюнтер забрал свидетельство. Но только та подбежала, как на стекле с грохотом материализовалась табличка.
- Обед. - объявила канцелярша.
- Но вы же сказали жда...
- Обед! - повторила ту, но уже громоподобно.
Понурив голову, женщина с детьми вернулась на прежнее место - час, а может даже и чуточку больше, ей придётся простоять тут. А вот у Гюнтера и его новоиспечённой жены был на руках готовый документ.