Брандерскар должен был стать последним земным пристанищем для Джагера. Если что-то и ждало его после, то только вечные страдания в загробном мире. Тому, кто отринул Сияющего Митру, кто не принял в своём сердце ни одного другого бога, кто всю жизнь насмехался над праведниками и грешил напропалую, глупо было надеяться на что-то большее. И всё же угрюмый разбойник дни на пролёт с самого своего ареста предавался размышлениям о своём будущем. Пожалуй, в последние дни этому делу он посвятил времени больше, чем за все предыдущие сорок с лишним лет своей жизни. К этому подталкивала неотвратимая близость смерти, а может и обыкновенная скука.
Но нет, сдаваться Джагер не спешил. Каждая вторая его мысль была о побеге. Он провернул этот фокус однажды, надеялся, что удастся снова. Но с наступлением нового дня надежда на спасение становилась всё туманнее. Простенький план побега всё больше походил на план того, как подороже продать свою жизнь. Определённо Джагер не желал стать трофеем палача, уйти он хотел бы красиво и на своих условиях. Постоянно представлял, как рвёт цепи и кандалы, как бросается на охранника, крушит его череп могучими кулаками, выдавливает пальцами глаза, вонзается зубами в горло, забирает его никчёмную жизнь прежде, чем остальные ублюдки его оттащат. Эта фантазия обрастала дополнительными подробностями. Джагер представлял, как растет сынишка убитого им охранника, каждый день после молитвы проклиная мерзавца, оставившего его сиротой. Было в этом что-то, тщеславное желание оставить после себя хоть какой-то след.
В заключении разбойник берёг себя, не провоцировал стражу и был едва ли ни тише загадочного Маркуса, зная, что по ту сторону решётки садисты похлеще него самого. Сложись жизнь иначе, он был бы сейчас вместе с ними и вымещал свою злость на заключённых. По крайней мере, в такое ему легко было поверить. Но в реальности охранники были препятствием, на которое Джагер и берёг свои силы. С тех самых пор, как он в первый раз бежал с каторги, он неосознанно готовился к возвращению. Все его изнурительные тренировки, все эти отказы от излишеств, вся та борьба с наступающей старостью были ради этого момента. Рвать цепи, ломать кандалы, выбивать двери и крушить всех, кто станет на пути к свободе. План был прост, как и сам его создатель. Главное было выбрать подходящий момент.
С сокамерниками Джагер контактировал немного. За чередой мыслей то о побеге, то о смерти он не находил ни времени, ни желания вести пустые разговоры. Понятно, что всех одолевали мрачные мысли о скором свидании с палачом, и не было никакого толка о того, чтобы ими делиться. Мужчинам разбойник в первый день устраивал небольшое испытание и долго пялился на каждого своим тяжёлым взглядом, сопровождавшимся звериным оскалом. Раньше так он проверял новых членов своей банды, выявляя трусов, ведь далеко не каждый мог устоять под таким взглядом, какой свойственен хищному зверю, готовящемуся к последнему прыжку на свою жертву. На женщину Джагер откровенно глазел, нисколько этого не стесняясь. Она не была в его вкусе, но всё же не обделена красотой и радовала взор. Хоть какая-то услада для глаз в этом унылом и душном каземате.
Сюрпризом стал визит в их камеру самого Блакерли с эскортом. Поначалу Джагер решил, что вот он его шанс. В теснённом пространстве численный перевес охранникам не сильно поможет. К тому же они освобождают этого непонятного типа, изменника, а он на что-то же способен. Но всё же разбойник устоял перед порывом закончить всё здесь и сейчас. Его, как наверняка и остальных, заинтриговала таинственная посетительница, пожелавшая встречи самого худшего из сидельцев, а также то, что командир стражи это допустил. Когда усач вслух высказался об этой даме, Джагер ничего не сказал, только осклабился, представив себе женскую копию Маркуса.