Солдаты делают то, что приказали - гранаты гулко бахают перед позициями. Бейкер знает, что гранаты - гроза траншей и закрытых помещений, на открытой местности не так уж страшны. В траншейном бою они убивают взрывной волной, оглушают, контузят врага. На открытой местности они дают только пригоршню осколков, которые все могут поместиться на ладони. От гранатных осколков можно закрыться даже походным рюкзаком, от них спасает каска или висящий на животе подсумок с автоматными магазинами. И немцы тоже это знают - залегают, пережидают, пока кончится. Но за это время, пока они лежат и ждут, боевой задор проходит. Каждый раз, когда взвод или рота поднимается в атаку, солдатам все сложнее и сложнее пойти вперед.
И когда серые фигуры все-таки снова поднимаются над сырой, дымящейся, перепаханной снарядами землей, им нужна лишь последняя капля, последняя соломинка, которая переломит хребет зверю. А вместо соломинки их накрывает пулемет Флореса. Краутам остается ярдов тридцать до ячеек, где, сжав от страха и злости зубы, засели всего двенадцать американцев, и это считая бестолкового Мнеммормана. Американцев, которые уже сегодня отступали, драпали из Фламизуля, которые совершенно не ожидали, что немцы вынырнут из дыма у них перед носом и, повинуясь своему командиру, смело пойдут вперед с винтовками на перевес.
Тридцать жалких ярдов.
Но с первой очередью, прошивающей сразу несколько человек, и Бейкер, и сами немцы сразу понимают - это бесконечные тридцать ярдов, которые им никогда не пройти. И они бегут, отступают, таща раненых, падая, торопливо отстреливаясь в сторону позиций - эти выстрелы никому не причиняют вреда. А пулемет еще режет их одной, другой очередью, срезая то тут, то там по одной, по две фигуры, и они уже даже не стреляют.
"Вот так-то!" - говорит себе Бейкер.
И в подтверждение его слов кто-то из соседней ячейки, вместо того, чтобы стрелять, громко оскорбительно свистит вслед отступающим немцам. И Бейкер даже не хочет приструнить наглеца. У всех у них, двенадцати человек, включая бестолкового Мнеммормана, одно настроение. Задали жару. Обманули. Перехитрили. Отбились!
Но бой идет не только перед позицией. Дым рассеялся, и Нику наконец видно танки. Три хищные, страшные "Пантеры", экипажи которых видят, откуда велся огонь и собираются, наверное, стрелять, пока не раскалятся стволы, а потом снова слать вперед пехоту. Только эти хищные и страшные "Пантеры" не знают, что один американский лейтенант выполняет план одного американского майора, одобренный одним американским полковником, и что их здесь готовились встречать.
Ахает на юге пушка. Ник смотрит, как огонек трассера пролетает над танком, и тот крутит башней, отыскивая орудие. Зря крутишь. "Пушек у нас достаточно, и одна из них наверняка смотрит тебе прямо в борт. И сейчас тоже жахнет. Я ж не зря их тут расставлял на флангах. Или думаете, мы просто так в вашу деревню сунулись, переползли поле, сидели в доме, который решетил ваш пулемет? Думаете, зря погибли Уиндер и Саммерс, прикрывая наш отход? Думаете, зря я подгонял саперов, зря потерял броневик (вон, его тоже теперь видно, аж набок завалился) вместе со всем горючим, которое в него слил? Все было просто так?"
Да, щас, ага.
Это вы еще танки не видели у себя на флангах.
"Я приготовил вам офигенную вечеринку, дорогие мои."
Взгляд Ника перетекает на немецкую пехоту, идущую в атаку на позиции Валентайна. Ага, вот эти его "до взвода пехоты". Ну, ничего.
- Отделение! Внимание на левый фланг! По пехоте противника - огонь! - командует он. Крауты уже подошли слишком близко к Утке и его, Бейкера, взводу, его старой гвардии, чтобы смести их минометным огнем. Но для минометов есть цель. Вон самоходка, вроде тех, что вчера сжег из пушки Саммерс, скромненько притулилась за домом, рыхлит гусеницами снег, доворачиваясь по цели. Сейчас мы ее...
- Капрал, давай Эф-Ди-Си опять. Говори так. "Цель не поражена, перенести огонь. Поправка. Южнее один, западнее три. Повтори. Веер суженный. Беглый огонь!
Прижимает бинокль к глазам. "Что ты ерзаешь, сука? Думаешь, спряталась? Сейчас получишь."