Еще раз плотная, ошеломляющая волна воздуха бьет по лицу, когда противотанковая пушка бросает свой гостинец в сторону противника, успокаивающе звенит стреляная гильза. Вдалеке тоже все хорошо — от ясно различимого попадания разлетаются с брони искры окалины, похожие в сумерках на огоньки фейерверка, расходится черный клуб дыма. Хорошо! Бейкер хочет добавить ему еще, для верности. Но через мгновение из-под вуали вырывается сноп пламени — огонь бьет невероятной струей вверх из распахнутого люка, ревущий факел высотой несколько ярдов, который слышно даже отсюда. И прямо в этой струе корчится фигура танкиста, застрявшего по пояс, в последней безнадежной попытке вырваться выгибающегося дугой. Бейкер не вспоминает ничего — ни обожженный труп Баркера, ни застрелившегося Ричардсона, ни обмороженные руки Стерна. Это война — мы стреляем в них, а они стреляют в нас, и любой может оказаться на месте любого. А ужас, отвращение — притупляются.
— Цель поражена! Прекратить огонь! — командует Бейкер.
Поле боя все еще живет, словно по инерции — падают залпами мины, стучат пулеметы (слышно басовитый зенитный пятидесятник на юге, где Уайт). Потом становится тише. Лейтенант обводит поля боя в бинокль. Не садят больше немецкие шутцен из своих маузеров времен прошлой большой войны, не готовятся к самоубийственным атакам смертники с панцерфаустами. Только трупы, обломки, воронки, горящие стальные коробки и несколько ковыляющих бедолаг. Бегущие фигурки мелькают вдалеке, но это ненадолго. А, вон один еще, стоит, как перст. Смотрит, прямо на Бейкера. О, да это ж офицер! С такого расстояния не видно погоны, но видно маленький железный крест на груди, видно позу, выправку.
"Чего стоишь? — думает Бейкер, вглядываясь во вражеское лицо. — Бежал бы вместе со своими. Или уж сдавался. Нечего стоять. Убьют."
Но повинуясь неосознанному желанию, лейтенант, опустив бинокль, подчеркнуто чисто подносит к виску ладонь в воинском приветствии. В этом жесте есть превосходство, есть, пожалуй, холодная надменность, но есть и уважение к противнику. Который, хотя и жесток, и коварен, и является слугой нацистской машины, но все же офицер, и человек, который достоин того, чтобы в нем увидели что-то большее, чем фигурку в прицеле.
Приветствие длится пару секунд, а потом рука летит вниз. Выкатываются танки, все перекрывает резкое уханье танковых пушек и раскатистые разрывы, накрывающие склад. И больше никого не видно.
— Все, рядовой, молодцом! — хлопает Бейкер по плечу Саммерса. — Готовьте пушку к транспортировке. Сержант! Сержант!
Он находит Валентайна около рации.
— Валентайн! Надо выходить из-под обстрела! Давай, некогда размусоливать, поднмиай взвод, пока не накрыли. Пушку пока оставим здесь, панораму сними. Пулемет пусть тоже прикрывает. А остальные вперед броском вдоль кромки леса, там займем оборону, перекроем тропу на склад. Фланги прикроем танками. С потерями уже на месте будем разбираться. Выполнять!
Поворачивается к радисту:
— Капрал, что там у Уайта! Пусть доложит.