-…Но ведь…- чуть не плача, промямлил жрец,-…Лу… луна!.. Она ещё так молода!..- его повязка стала много темнее, из-за слёз, что впитывала грубая ткань. Не слушающиеся пальцы, с медленно чернеющими, растущими, и укрепляющимися когтями неуклюже сорвали её с лица, оголяя его алы глазища. Губы жреца дрожали, и, он неповоротливо и медленно плёлся к Мерри. Она сияла, она мерцала. Он ощущал, как кровь… нет, чистая манна бежит по её венам. Его же вены налились свинцом. Он ничего не мог с собой поделать. Флэг задыхался. Он резкими движениями раскрыл высокий воротник, а за ним, и расстегнул пару пуговиц рубахи под нагрудником, оголяя участок бледной, покрытой сетью черных вен, груди, и юношескую, ещё не окрепшую шею, наливающуюся силой, и, с одним рваным шрамом от чьих-то зубов на ней. Слёзы в вперемешку с потом смешали его лицо, и, он вновь услышал его голос, как в ту ночь, когда она укусила его. Когда он ощутил поцелуй зла, пронизывающий плоть до самых костей страхом и непреодолимой мощью. С ним вновь заговорил Думпилун. Он жил в его крови. Он прятался там от солнечного света, и, вот он вновь проснулся, нашептывая, что нужно делать жрецу. Мог бы он сопротивляться? Мог бы, если бы был готов, как это случалось каждую полную луну.
-…- но сейчас он не был готов. Он лишь давился просьбами о прощении. Мольбами не убивать его, вновь испытывая детскую боль, вновь испытывая тот ужас. Вновь видя тот полный горечи лик, что так же умолял его о прощении, и, благодарил Богов за то, что, наконец, может передать проклятье другому, и упокоиться. Он вновь видел её безмятежный, скоро состарившийся лик. Лик человека, жившего монстром, но, умершего человеком, с улыбкой на лице. Он хотел бы закричать. Но что даст ему крик. Он видел товарища в окружении чудовищ. Видел девушку, ставшую богиней, и, отвратительного монстра, что пытался ей навредить. И он видел истинное чудовище. В отражении мутных глаз голой пленницы, тряпичной куклой лежавшей на полу. Он слышал просьбы мести. И слышал неумолимый глас Короля Всех Мстящих. Это был приказ. Призыв к действию. И он не мог его ослушаться теперь. Ведь он и сам был на стороне всех этих умерших, молящих об отмщении женщин. Он дал слабину. Дал трещину в своей вере. И её заполнила чистая тьма. Тьма, превратившая его глаза в два мглистых блюдца. Он шагал. Уже не пытаясь себя остановить. Тело, как и тьма в этом помещении, мягко стелилось, плыло по воздуху, не ощущая никакого сопротивления. На короткое мгновение, он стал един с собой.
-…Мать-и-мачеха на языке цветов это символ материнской любви, защиты, справедливости… Но так же, это символ решимости, взять ответственность за кого-то на себя…- прозвучал за спиной Мерри чей-то чужой, тёплый шепот. Он обволакивал помещение, стелясь по полу вместе с мягким полумраком,-…Отступись… не тебе свершить месть, не тебе испить его багрянец…- кто-то подошёл со спины. Руки Флэга мягко обняли воительницу света,-…Луна сегодня молода… но я готов нарушить обещания ради этой ночи… здесь… сейчас… с тобой…- последнее прозвучало почти вплотную к уху девушки. Хватка была не то, чтобы сильной. Но, дыхание его не несло тепла, как и кожа была холоднее льда. Он не отбрасывал тени. И его присутствие, его голос – все это казалось призрачным, не реальным. Короткое движение, и Флэг (хотя он ли?..) впился в горло девушки, жадно впитывая её кровь. Его сердце, замершее на пару мгновений, вновь забилось, с утроенной силой. Он будто бы ожил. Как пустынная колючка, долгие недели не получавшая воды, он наконец добрался своим корневищем до подземного источника. И, наконец, мог насытиться. Холодные, как и подземные воды, слёзы, стекали по его щекам, губам, а затем, попадали на её плечи, смешиваясь с кровью и оставляя не аккуратные разводы. Его слёзы были пресными. Но с кровью, в них вновь возвращалась жизнь, как и в иссохшую плоть Флэга, что сейчас бугрилась, наливалась силой, с невероятной скоростью крепла, разрасталась.