Он сделал пару шагов в комнату. И несколько скрипучих, цокающих звуков разнеслись по коридору. Цок-цок. Стучал костыль по полу, и, обернись в тот момент Кроу, прислушайся он к рыжику, то увидел бы как с каждым стуком бледнело его лицо, показавшееся из-за косяка. И услышал бы, как сердце юноши забилось чаще. Оно буквально выпрыгивало из груди. Возможно потому, что в глазах спортсмена мелькнуло понимание. Он понимал, что сейчас будет, узнавал ситуацию. На беду, а может, к счастью, этой тени осознания Кроу так и не увидел в блюдцах нефритовых глаз временного попутчика. Креч-шпэк. Трещали осколки стекла и черепицы горшка под извивающимся телом. Кажется, хозяйка помещения понимала, где-то в глубине души, на уровне звериных инстинктов, что нечто опасное приближается к ней. Пускай, казалось, и не замечала присутствия нового действующего лица в палате. Тень Кроу, ранее из-за освещения падавшая к нему за спину, в коридор, теперь исказилась, и, падала на леди, вопреки логике и всем законам физики. Скользящий, неприятный звук было сложно расслышать, но, если прислушаться, можно было уловить на крае слуха отзвук жижи, стелящейся по холодному кафелю. Стоя по центру палаты, Кроу мог наблюдать за последними, бессмысленными потугами… теперь уже, его будущей жертвы? Костыль упал на пол, и, гулкий звук разнёсся по этажу.
Жгутики тьмы, что медленно расползлись по помещению, вначале робко и осторожно, а потом, повинуясь воле владельца, алчно, с яростью и неутолимым голодом, что придавал силы, что придавал им гибкости, и, превратил из жгутов в плотные, черные щупальца, врезался в сгусток тьмы. Вязка жижа вспенилась, и, тело девочки в это мгновение забилось в жутких конвульсиях. Словно клубок змей, щупальца впились в плоть тьмы, оборачивая её в жгуты по меньше, что отделялись от основных щупалец, и, буквально разрывая на кусочки. Жгутики терзали тело бедняжки. И, то становилось все меньше и меньше. Она молодела на глазах. Пара мгновений. И на полу уже билась девочка лет 6. Ещё пара мгновений. И вот ей уже года 3. Тем временем, Кроу ощутил, как от жгутов к нему хлынул холод. В отличье от того, что он ощущал при близости с Алисой, энергия полученная от женщины-девочки отличалась. То была чистая тьма. Нет, пустота. Пустота была холодна, словно стылая февральская вода, мутная, вонючая, застоявшаяся. Этот мутный поток скребущей мути захлестнул его. И пробрался под кожу. Студент мог ощутить прилив сил. Раны больше не болели. Ноги больше не дрожали. В глазах не мутило. А голод прошел. В обмен пришел короткий миг боли и судороги. Новая сила была такой холодной, что обжигала. Будто бы по вене пустили раскалённый металл. Тьма полностью отделилась от тела бывшей хозяйки, теперь полностью обволакивая фигуру Кроу.
На пару мгновений, взгляд утонул в этой тьме, и помещение вокруг Кроу исчезло. Но, вскоре, взор медика прояснился. Но, что-то изменилось. Как и после превращения в кролика, перспектива изменилась. Вещи вокруг него стали, не столько больше, сколько, несколько «приподнялись». Потолки стали выше. А спортсмен, оглянись Кроу на него, стоявшего теперь уже в проходе, не казался таким уж низким. Рост Кроу уменьшился. Примерно, до 1 метра 60 см. Может, чуть больше. С другой стороны, и качество зрения изменилось. Он видел куда четче. Он видел куда ярче. Будто бы цветов вокруг стало больше. Он лучше стал различать реальность. Будто бы кто-то выкрутил графику дорогостоящего монитора на максимум. На полу что-то зашевелилось и заплакало. В горе старого, измазанного черной жижей тряпья, лежал младенец. И громко плакал. А вокруг него были разбросаны крупные осколки стекла. Окна, отчего-то, лопнули, оросив все вокруг кусками стекла. В их отражении, Кроу мог рассмотреть все помещение. Он видел спортсмена за своей спиной, он видел отражение шкафа-солдатика, и кровати, видел отражение ребёнка, и, светильника на потолке. Видел отражение далекого неба за окном, видел отражение поломанного пуфика в углу. Только своего отражения не видел. Там, где должен был стоять он, широко раскинув руки, из-за чего широко раскрылись полы халата, открывая вид на больничную пижаму, явно ей не по размеру, победоносно, жестко скалясь, с легкой искоркой в карих, глубоких глазах, стояла женщина, лет 30, может, 28. Её длинные волосы были не натурального каштанового цвета, а по шее шёл несколько рваный, застарелый шрам. Тонкие брови. Высокий нос. Косой лоб, пухлые, сейчас бледные веки щеки, чуть подрагивающие уголки бледных, не накрашенных губ. Послышался истеричный смех рыжего. А в комнату ворвался свежий ветерок.