***
...Forget quickly want
How to fight shoulder to shoulder.
How foolish we have been for a long time,
But I do not care anymore.
We have no Until last case,
The whole world is engulfed war.
Hear, it is necessary to raise the white flag.
I will do this step.
Wrap well
And accept the awful truth.
But you did not hear.
It's not too late to change.
Say, did you know
As people suffer every day?
We will fly to Mars and Earth
I will not be back.
Look around!
How to stop the war?
Or maybe not strong enough with us?
You come back, but I need to know.
Come on, look around!
For what we are fighting a war?
And from that blue sky?
No differences in the me and you…
***
Где-то далеко, на улице, играла навязчивая мелодия, раздражающая слух, и, даже стеклопакеты окон, которые по заверениям рекламодателей, должны были подавлять любые шумы, проникал в палату, постепенно заполняя её. За окном из-за туч выползло поднимающееся солнце. Для июля, если судить по приветливо мерцающему в предрассветных лучах, глянцевому календарю (со слониками) на стене, в этом году было слишком холодно да дождливо по ночам. Лужицы вокруг вздымающихся над асфальте червоточин-крышек коллекторов, лениво курили, выпуская в воздух паутинку рваной дымки. Пускали струи, теперь уже робкие и почти рассеявшиеся, черного дыма пепелища домов. От некогда величественных строений осталось теперь лишь пепелище, да оплавленные пустые скелеты небоскребов. Кроу лежал в больнице. Приличной больнице. Одноместная палата, небольшая, но, уютная. Удобный матрас с «песочными пружинами», явно чистый, пускай и использовавшийся уже не раз, до крахмального духа чистое покрывало, чуть шершавое, но, зато, без больничного запаха, плотное одеяло, защищающее тело от резких порывов ветра, мягкая, а не каменная, подушка под головой, какие-то фиксаторы, капельница - все чин по чину. В дальнем краю комнаты шкаф-солдатик, потемневший и явно видавший виды.
Мягкий свет, лившийся из прикрытого окна, ненавязчивая подсветка по контурам потолка – всё это должно было успокоить пациента, как и мягкие, белые и морские тона помещения, чистые и по-больничному стерильные… Это было тихое место. Дверь в коридор была открыта настежь, но, из нее не доносилось ни звука, будто бы все задние в один миг вымерло. Какие-то картины по стенам, что должны были разрядить общую обстановку, старый телик в углу под потолком, и, пульт на тумбочке рядом с кроватью (на тумбочке же стояла ваза с цветами, полевыми, свежесрезанными). Условная раковина, с условной тумбочкой, со всякой химией, под ней, гель для рук в баке-дозаторе со скрипучим носиком, зеркало над раковиной (завешанное тканью, к ткани был прикреплен листок с какой-то бумажкой). Окно. Широкое. Свободное. Закрытое жалюзи в данный момент, почти полностью, лишь тонкие полосы света проникали внутрь, открывая хоть какой-то рваный вид на город. И, вроде бы, всё. Ничего более. Тело Кроу было стянуто то тут, то там, эластичным бинтом, перевязано, и, зафиксировано на кровати.
От крепежей он мог легко освободиться, впрочем. Все его тело болело, и, жутко чесалось. У Кровати покоился костыль, а, чуть вдалеке, на середине комнаты, передвижной столик с едой, на нём поклялся остывающий завтрак. Почему так рано? И почему на середине комнаты? Тем более, столик был каким-то покосившимся, корзина фруктов была с него скинута, и, ценный продукт рассыпался по полу. Где-то там, за окном, звучала сирена - слух юноши, пускай и не полностью восстановился, но, это был один из городских шумов, что гот мог слышать максимально отчетливо. На его животе был свернут красно-жёлтый шарф. На шарфе было что-то вышито, но, юноша, даже проснись он в тот самый момент, полностью скинув с глаз негу полудрема, не понял бы, что именно там написано. Странно. Все вокруг еще недавно жило своей жизнью, но, казалось, все вокруг было покинуто. Откуда-то из коридора донесся первый звук - скулеж собаки. Или кого-то похожего на собаку, потом щелчки, грохот и знакомый звонок - кто-то купил снек в торговом автомате, ну, или бутылочку с напитком. Через минуту послышался звук включающегося кофейного автомата. Механический голос провозгласил “Горячий шоколад”, казалось бы. на всю больницу, и, в гробовой тишине голос этой машины отдавался от стен резким эхо.
Тем временем, ветер задул в чуть приоткрытое окно, чем видимо и объяснялись проникающие с улицы звуки, чуть раздвинув жалюзи, и, оголив разгорающееся алым, что сменял черную синеву ночи, огнем, и, чернильный же силуэт исполинской фигуры, зависшей в небе над Москвой. Фигура висела прямо в воздухе, раскинув руки и ноги, и, кажется, пребывая в бессознательном состоянии. Будто бы, гигант потерял сознание. Вокруг неопознанного парящего тела летали вертолеты и еще какие-то мелкие точки, впрочем, это было так далеко, что Кроу, прислушайся он и заметь это действо, даже не услышал жужжания беснующихся лопостей летающих машин. За окном цвело дерево, на ветвях его многие бутоны давно успели смениться пока что зелеными, мелкими яблоками, похожими чем-то на ранетки, но, даже по сравнению с ними, скромными, как размером, так и нежным цветом. Яблочный аромат донесся и до гостей больницы. Принося с собой с улицы запах гари, спекшейся пластмассы и чего-то химического, крайне резкого.