Часы на стене мерно тикали. Огоньки свечей горели ровно, освещая строки в молитвеннике. Собака Энрике протяжно выла на луну.
Наступила полночь.
Часы остановились. Пламя свечей затрепыхалось. Собака замолкла.
Хорхе почудилось, что он оглох, прежде чем тихо пошуршать страницей молитвенника матери. Стук сердца гулко отдавался в груди, спокойное сопение плотника, казалось, можно было услышать с улицы. Но и наоборот, создавалось впечатление, что Хорхе был способен уловить по ту сторону стен любую примятую чьей-то ногой травинку, отброшенную песчинку или кровожадное клацанье вампирских клыков. Такая острота чувств интересовала плотника минуту-две, а затем он снова опустил глаза к молитвеннику.
Буквы были расположены задом наперёд.
Хорхе моргнул.
Нет. Всё в порядке. Только строки немного съезжают вниз к концу...
Хорхе моргнул.
Номер страницы. Обращения к Господу были напечатаны черными чернилами. Цифры в углы страницы были красного цвета.
Хорхе моргнул третий раз, сердце громко стукнуло в его широкой груди.
Страница с молитвой Пресвятой Деве Марии была отмечена кровавым отпечатком детской ладони.
Чувство безмятежности омыло плотника, будто ласковое спокойное море омывает нерушимую скалу, внутри стало тепло и хорошо. Когда его грубые пальцы касались страниц и шершавой обложки, в память возвращались прекрасные женские лица. Изабелла Васкез, ещё не страдающая раком, пела ему песни и восхищенно хлопала его по плечам, гордилась, что вырастила такого здорового и сильного сына. Всю его жизнь, когда он уходил в школу, а затем и на работу, эта женщина стояла на пороге дома и читала ему вслед молитву. Даниэла Васкез, ещё не уехавшая в Мехико, смешила Хорхе своими остроумными комментариями насчёт жизни в Игуале и описывала свою будущую жизнь в большом городе, иногда потешаясь над глуповатым братцем. Но она искренне любила его, перед всеми говоря, что честный и мирный Хорхе - это достойный человек, а не "сраное быдло". Марсела Васкез, ещё не подавшая на развод, родилась в ещё более бедной семье, чем Хорхе, и потому знала, почем фунт лиха. Она дорожила своим работящим и не смевшим лишний раз приложиться к бутылке мужем и мечтала, что их собственные дети не будут считать гроши на несчастную корку хлеба.
Эти женщины, решавшие его судьбу с момента рождения, их светлые, святые образы будто сочились со страниц молитвенника. Они звали его к себе и грустно улыбались. Ибо придёт он к ним не скоро.
Хорхе снова моргнул, глядя на чистую, неискажённую книгу. Ему захотелось отдать хотя бы немного почтения усопшим. Он захотел поцеловать молитвенник.