-….Здоровье,- в очередной раз, будто бы подписывая Илье приговор, проговорил Мазино. Его взгляд медленно скользнул по юноше, такой сухой, такой бесчувственный, с оттенком лёгкой неудовольствие, как у человека, съевшего на завтра подгорелую гренку, с оттенком нездоровой, болезненной желтизны, взгляд. Тень скользнула от опустившегося в пол, чтобы скрыть саркастичную усмешку, и, от козырька его кепки, до самой груди, большим чернильным пятном, заскользило вниз теневое пятно, в котором померк рисунок обезьянки и бананника, в котором померк рисунок мелкой клетки его рубахи, тень, которая, упав на пол, густым, непроницаемым маревом поглотила почти полностью пол, разлившись на нём жадным, въедающимся в половицы, и, пожирающим древесину с хлюпающим звуком, морем. Сейчас, тьма не была и выше подошвы юноши, он этого даже не замечал, и, когда Мазино медленно поднял к нему лицо, Илья чувствовал себя всё так же, для него ничего не изменилось, разве что, тот мог краем глаза заметить изменение в холле – тот опустел, и, будто бы вымер. Но, это было не удивительно для такого позднего часа, в принципе, задумываться сейчас о таких мелочах было ну совсем бессмысленно, всё уже было решено, и, всё уже было озвучено. Счет оплачен был Ильёй с полна, теперь пришло время и Мазино выполнять свою часть сделки. Он быстро глянул на наручные часы (наглая подделка под роллекс),- А время как обычно всё бежит и бежит вперёд, не желая нас ждать. Вот некультурное создание, ты так не считаешь? Да ещё и жестокое…- слова, вырывающиеся из горла Ильи были похожи на растянутый кисель, будто бы воздух вокруг него загустел, превратившись в желе, и теперь, каждое его раскрытие губ, как у рыбки в аквариуме, создавало лишь какие-то вибрации, да пузырьки воздуха, что шли от него к далёкой поверхности. Дасьен посмотрел на юношу,-…Без понятия какой у тебя дар, если честно, как и на счет сил. Я – не господь бог, и, могу только предполагать, говорю же. Но, думаю, судя по твоей тугости – ты наполнитель. Они все откровенные, открытые и немного глуповатые. На счет твоей силы, думаю, где-то 5-6, точнее не скажу. В любом случае, слушай, ты ведь уже чувствуешь это? Как время вокруг тебя кружиться, и замедляет ход со скрипом? Знаешь, почему так? Мы должны остановить время, чтобы аккуратно вырезать твою наглую физиономию из его потока. Вырезать со всем, что было в твоей жизни, с прошлым, настоящим и будущим, мы, фактически, временно сотрём тебя с лица мира, так, что никто о тебе не вспомнит, а, если и вспомнит, то, вряд ли будет долго держать в голове. Чтобы ты не сильно расстроился, мы сразу же пойдём к Древу Диаграмм, и, там уже поглядим на твой новый образ. Твоё новое тело будет, возможно, не самым обычным. Ты выбрал здоровье – это хороший выбор. Крепкое здоровье на протяжении всей жизни, пожалуй, просто прекрасно, выбирай я, я бы тоже выбрал нечто подобное…
-…Хотя нет, выбирай я, я бы выбрал забыть. Всё это забыть. Понимаешь, Илюха – я не самый хороший человек, если вообще ещё человек. Я ведь тоже не всегда таким был,- Илья больше не мог двигаться. Чернота поднялась до его колен. Теперь он видел, что плещется под ногами, и, что тонкими нитями-прутьями, оплело его тело, вгрызаясь в плоть, и, обездвиживая. Он полностью потерял над собой контроль. Всё помещение завибрировало. Кажется, началось землетрясение, но, Мазино, подобно Иисусу, расхаживая по натянутой поверхности, не замечал этого. И только сейчас, Илья мог понять, что это не помещение трясётся, а, он сам - он буквально усыхал. Кожа на его руках обветрилась и побелела, пальцы немного распухли, потом съежились, и, вместе с разбухшими, как от варикоза, венами-червячками, что роились и неистово извивались под одрябшей кожей, стали иссыхать. Илья старел на глазах. Он чувствовал, как с каждой минутой пролетает десятилетие его жизни. Жизнь его, нет, не пронеслась перед глазами, но, вместе с кусочками шелушащейся плоти, и, песком, высыпающимся из тех месс, где мясо прохудилось, и, образовались дыры, вытекало из юноши. И впитывалось в чёрную жижу, что, по сути своей, была смешением, грязным, неконтролируемым, и, абсолютно хаотичным потоком чьих-то воспоминаний, чьих-то исчезнувшей жизни. Его тело разваливалось на кусочки, но, точка, с которой он взирал на иссохший, рухнувший обрывками мумифицированных ошмётков в мутную жижу, труп, ничуть не изменилась – полупрозрачная проекция Ильи всё ещё взирала сверху вниз на остатки своей мирской жизни, на них же, растворяющиеся во мгле чужих судеб, глядел и Мазино. Он поднял взгляд на Илью,- Без обид, но, я несколько приврал. Скорее, даже не приврал, а, недоговорил. Скорее даже не недоговорил, а, умолчал об одном аспекте. В каком моменте? Ну, скажем так, все пертурбации, что произойдут с тобой – не самый приятный и безопасный процесс. Вот ты ожидаешь, что с тобой будет всё окей, что ты легко переродишься, и, даже не вспомнишь, что случиться, но, на деле, перерождение – это ад. Я перерождался много раз, так что, могу сказать тебе с уверенностью – к такому невозможно привыкнуть! С другой стороны, гарантия перерождения у нас стопроцентная! Вот просто, ты сам увидишь, насколько мы цивильно всё обустроили, и, насколько мы подготовились к тому, чтобы принять гостей со всеми удобствами, какие только возможны в центре обозримой реальности. Так, а сейчас, так, не обращай внимание…- Мазино подошёл к Илье, и, привязал ему к руке верёвочку. Обездвиженная проекция юноши оторвалась от объятий мрака, и, воспарила в опустевшей зале, который как воздушный шарик на верёвочке, тягал за собой улыбчивый здоровяк. Мазино глянул на стену, и, притопнул ногой. В том месте, где он сидел, скамейка, и, фикусы по обоим сторонам от неё, будто бы исказились, и, вся тьма хлынула в искажения, создавая плотный сгусток мрака в одной точке, через пару мгновений, сменившийся чернильной дырой на фоне тени. Плотный поток неизвесной жидкости, что хлынул на Илью из дыры, чудом его не смывал, и, тугой струёй, как душ, врезался в него, сжимая тело. С ним уже такое было, разве нет? Снова душ, снова тугая струя воды, снова ржавый, скрипучий кран, который непонятно по какой причине до сих пор не заменили по евростандарту, как во всех тренажорках. Снова потом тяжких мыслей смытый в водосток. Снова пустота. Завтрак. Спортивная форма, облегавшая спортивное же, уже сформировавшееся тело парня. Снова шаг за порог в большой мир, и, поток свежего, лесного воздуха. Снова поездка, снова пробежка. Снова – шаг в пустоту…
Тьма. Чернильная дыра, чернее черного, на фоне тени, стала сгущаться с новой силой, и, расширяться, деля всё пространство на две части, которые раскалывала червоточина, и, через мгновение, вдалеке зажглась белая вывеска «Перерыв на обед, вернусь в следующем миллениуме». Юноша понял, что весь стык вагона исказился, и, каким-то образом вытянулся, обратившись в длинный, давно поросший коридор, оканчивающийся армированной, со стеклянными вставками, дверью, в стиле хай-тек. Там где был раньше складно, ряд к ряду, друг к другу, как солдаты на параде, пол был выстлан половицами, прямо из под них, вырастали давно пожелтевшие, поросшая мхом, сизыми тарвами и кораллом плитка, проступало битое стекло, старая потрескавшаяся мозаика, и, камешки, там где стены сходились вместе, они визуально раздвигались, искажались и резко становились выше, разбухая, скисая и заметно старея, обращая аккуратные металлические листы вагона в покосившуюся, каменную кладку из серого кирпича, смыкаясь там, где потолок с сотней прорех в бескрайнее, ночное небо, с роящимися на нём чужими звёздами, пленяло взгляд и ум юноши. Из коридора тянуло горячим, жаращимся мясом, что нисколько не тешило и не бодрило Илью – для него все запахи, вкусы, и, цвета, будто бы померкли, отошли на вторйо план. Будто бы удовольствие его иссохли, вместе с плотью. Потянув за веревочку, потащив за собой духа, мазино шагнул в жадный зёв нового пространства. Стоило его ноге вступить на побитую плитку, как тьма, обрамлявшая портал, возбудилась, и, стоило фантому пролететь той же дорогой, как тьма захлопнула за ним свой зёв. На мгновение, его оглушила тишина, но, потом, он услышал тихий звон. Мазино раскрыл дверь, поменяв табличку на «Относительно Открыто». Коридор пах сыростью. воздух здесь был плотным, застарелым, тяжёлым. Казалось, взмахни сейчас Дасьен рукой – и на нежной плоти ветра остались бы царапины от его когтей. Плыть в воздухе было непривычно, Илья будто подчинялся новому закону в физике, где, потяни ты странное чувство в глубине живота, и всё твоё тело смещается куда-то в пустоту, а, потяни ещё раз, и, вот ты уже отрываешься от земли, прибиваясь к какой-то из поверхностей. По углам прохода валялся мусор – в основном, гильзы от патронов, чьи-то кости, золотые и серебряные монеты, наконечники стрел, элементы доспех, украшения, когда-то дорогая одежда, обратившаяся в тряпьё. Осколки чего-то ещё. Всё это место фонило какой-то декадансной атмосферой, от которой хотелось отсюда уйти. На обшарпанных стенах были следы от клея, сорванных плакатов, отверстия от пуль, и царапины от холодного оружия. Но, с каждым шагом, коридор становился чище, стены блестели стерильной чистотой, и, всё пространство, что было вокруг двери, будто бы стабилизировалось, преображаясь, и, очищаясь от скверны прожитых лет. Мазино широко распахнул дверь. По ушам Ильи ударила скрипка – кто-то терзал инструмент смычком, рождая музыку, полную боли, и застарелой печали. Симфония тысячелетней тоски по чему-то, что сложно было воспринять, если ты трезв, ведь то пьянящее чувство, что поселялось в голове, и, освобождало от оков морали, выпуская наружу слёзы, сейчас ни на грамм не присутствовало в разуме юноши – он был трезв, пускай, смерть и пьянила, не хуже вина, или опия, чьи пары разносились по коридору. Илья не по своей воле, скорее, из-за аномальной, воспалённой тяги, подхватившей его, будто лёгкий летний ветерок молодой листок, и, забрали его с собой.
Внутреннее убранство кабинета было несколько необычным, оно встретило его больничной, слепящей стерильностью, белым, серым, и, бежевым цветами, в смеси с металликом, и, панорамным окном во всю стену, напротив двери. По правую руку от Ильи был книжный шкаф, один, массивный, во всю северную стену помещения. Здесь были сотни, если не тысячи самых разных книг, и, шкаф, в свою очередь, так же подчёркивал высоту потолков, кажется, стремящихся в небеса, и оставлявших в вышине лишь блеклую, сизую дымку, напоминавшее о том, что там, высоко-высоко, что-то да было! По углам стояли, разбросанные, будто камешки в каменном саду, кофейного с сливками цвета комодики, и, пуфики оттенка графита, чуть поодаль. Книжные шкафы, цвета чистейшего серебра, с отливом столь глубоким и чистым, что, казалось, они были отлиты из благородного металла, проведи окислителем – и на боку его появится величественное потемнение, поменьше первого, занимавшие вместе с антресолями и полками с растениями, самых разных расцветок по левую руку. Обтянутые кожей телесного оттенка диваны, кресла-мешки, чёрного, как ночь цвета, в которых, сядь и, кажется, утонешь, как и в той мгле, с помощью которой путешествовал между мирами Илья, и, мощные, покатые диванчики, разбросанные поодаль от основного, с крупными подлокотниками, и, вязанными подушками, напротив массивного, монолитного рабочего стола, прохожего на рабочую поверхность станка, если на миг забыть, о том, что вот они, здесь, стоят ровные стопки документов, клавиатура, и, системный фильтр, несколько мониторов, и замысловатые, какие-то странноватые приспособления. А так же, горшок с цветком. Стол со спины освещало панорамное окно, открывавшее вид на столб чистого, необъятного света, что нёсся из чернильной пустоты, в необъятную пустоту беззвёздного неба, пред рассветом. Казалось, весь кабинет плыл во тьме, и, стоит открыть одну из створок окна – как тягучая мгла хлынет во внутрь. Это неприятное, давящее чувство сковывало духа, и, в каком-то смысле, давило на него непосильным грузом. Чья-то невидимая длань направила тело призрака, и, усадила его на подушку дивана. Умиротворение струилось по фантомным венам Ильи, а, рядом материализовалось новее действующее лицо, вместе с тем, что исчез вездесущий Мазино. Пред Ильёй стоял неизвестный. Грузно опираясь на трость, он, лавируя в пространстве, сел за стол, напротив парня. Длинные, ниспадающие кудрявым каскадом волосы, цвета жжёного сахара, были накинуты ему на плечи, облегая шею, и, парой прядей выбиваясь на узкое, пересечённое белёсым шрамом лицо, большинство волос было стянуты когда-то в конский хвост, о чём судили следы от ленты на них. Веснушки покрывали его немного смуглое, прямо и ровное лицо. Густые брови, озорные, золотые глаза, в которых отражалась вечность, и, власть. Нос с горбинкой, и, узкими дугами, лоб в морщинах, и, плотно сжатые, бледные губы. Лицо было гладко выбрито, пускай, по бокам виднелись следы щетины от долгого ношения бороды, или, как минимум, бакенбардов. Фигура у этого господина была невероятно тонкой и изящной, но, при этом, широкие, крепкие плечи, подтянутый торс, узкие, стянутые каким-то механизмом для облегчения ходьбы, бёдра и икры были отчётливо мужскими, выдавая в нём, при всей воздушности одежды, подтянутую, и, атлетически, плотно сложенную фигуру. Нарядный пиджак, на пару размеров больше положено, был накинут на плечи, делая свободными руки. Белая рубашка была обрамлена ажурными, чёрными кружевами у подвёрнутых рукавов и свободно расстёгнутом воротнике, а, с шеи ниспадало ожерелье: простая, металлическая цепь, с двумя кольцами, нанизанными на нём. У мужчины не хватало безымянного пальца на левой руке.
- Добрый день,- прозвучал его глубокий баритон, и, он перебрал руками, украшенными мелкими закорючками и письменами – это было родовое тату, отчего-то, Илья знал это подсознательно. Он склонил голову к документам, нацепив на кончик носа круглые очочки, миниатюрные, как и выразительные глаза незнакомца,- Вы можете звать меня Маркиз, мой дорогой. Вы воспользовались услугой по смене своей истории, и, теперь, находитесь здесь, чтобы согласиться, ии же отказаться от стартовых параметров. Поясню – отказ означает смерть, а потому, эта процедура – простая условность, чтобы заранее огласить вам результат ваших преображений. Но, для начала, позвольте мне с вами пообщаться. Так уж вышло, что, вы выбрали такой параметр, как здоровье, но, оставили не удел остальные. К примеру, ваш пол. Вы можете переродиться и женщиной, вы ведь понимаете? У вас может и не быть магического таланта, вы можете быть полной бездарностью, без капли дара в крови. Вы можете быть обычным крестьянином, поберушкой, рабом, вы можете родиться скотом, а можете, и королём, но, вас это не сильно заботит, правда? Вы сильный духом человек, и, мне это импонирует, мне правда нравятся люди, способные в омут с головой кинуться в необозримое, неизвестное. Вы – явно из таких. Я помогу вам. Вы, помниться мне, желали обратиться, и, стать полноправным хозяином своего нового тела? Ну что же, у меня есть вариант специально для вас, чтобы компенсировать некоторые недостатки вашего нынешнего состояния. Я вам подыграю. Но, сразу скажу, услуга, опять таки, не самая приятная, и не самая бесплатная. Вы расплатились своим временем, и, теперь, вам путь к нам заказан. Постарайтесь в следующей жизни быть осмотрительней, прошу вас, дорогой господин… точнее, уже просто дорогой гость. Предупрежу так же о том, чтобы вы не распространялись о нашем существовании. Не многие знают о том, что мы есть, и, мы желаем всей душой и сердцем, чтобы так и оставалось дальше, надеюсь, мы друг друга поняли? В противном случае, ваше время может закончиться так же скоротечно, как и в тот раз, когда вы подписали с нами одностороннюю сделку, об изменении вектора своей судьбы. Это может окончиться очень плохо, для нас всех. Это моё вам финальное предупреждение, прежде, чем мы приступим. И, помните, вы сами согласились на подобные изменения. Вы готовы?..- ответа не последовало. Маркиз блекло усмехнулся,- Ну да, ну да. Я постоянно забываю об этом… надеюсь, мы поговорим в следующий раз, мой дорогой… моя дорогая…- мир померк, и, следующим в воспоминаниях Ильи был…
…Крик. Долгий, и протяжный крик. Крик, предвещающий начало долгого, безумного сна, и начало новой, прекрасной жизни. Это был сон, в котором Илья был всего лишь сторонним зрителем, сидевший в глубине полумрака какого-то захудалого, городского кинотеатра. И сон был самым логичным объяснением всего происходящего. Во сне, Илья через глаза младенца видел новый мир. Сначала, побелённый под старину потолок и нянечек в чепчиках. Он был обычным младенцем, не способным даже шею повернуть, и, более того, шея не слушалась его, как и тело, оно будто бы принадлежало кому-то другому. Поверни голову – та завалится на бок, дёрни ногой – и её сводит судорога, глаза скашиваются, из носа надуваются пузыри из соплей, в пелёнках твои испражнения, и, если хотя бы немного оставить их на теле, то, начинает натирать. Кожа – чувствительная до предела. Чаще всего рядом с новорождённым Ильёй курсировала статная, светловолосая женщина – этакая доярка с плаката, с аршином в плечах, лигой в бёдрах, двумя необъятными кувшинами грудей, и, ручищами, такими сильными, что ими можно скрутить в тугую плетёнку даже чугунную кочергу, больше чем младенчик раз в 6!.. Она души не чаяла в Илье, которого называла Вистой. Её грудной бас, материнский, тёплый, добрый, мягкий, убаюкивал девочку (а именно девочкой, по всей видимости, родился в этом мире он). Ежедневные вскармливания, разговоры с Ильёй на каком-то незнакомом языке, игры, долгие вечера у гигантского, по меркам висты, камина, и, пляшущие огоньки на ладони матери… Она маг, как и Виста, причем, кажется, не слабый маг. Хотя, это нужно было проверить спросить, как-нибудь потом, когда девочка научилась бы говорить, а, сейчас – это было проблемой. Ведь из горла вырывался только нечленораздельный крик…
Мать звали Кликой, отца у Висты не было, зато, было три брата, и, две сестры. Самый старший из братьев, Гаргон, жил отдельно от семьи, уже, со своей семьёй где-то ещё, из-за работы, среднего брата, которого звали Тьюд, часто не было дома, он, светловолосый, взрывной мальчуган, настоящая искра жизни, непоседливый и, в отличье от матери, крайне артистичный, несколько неискренний, но, явно заводная душа компании, был кадетом, или же, чем-то подобным. Самый младший брат, возрастом лет в 12, был Калеб – он единственный отличался в семье вихрами чёрных, густых волос, и, был тихоней, если забыть о том, что, он же был самым важным членом в семье, возможно, потому, что огоньки на его руках танцевали куда ярче и быстрее, чем у матери – он тоже был магом, очень сильным магом. Если в семье есть могучий маг, то, это успешная семья, а, Калеб был действительно силён. Его чуть ли ни на руках носили все слуги в семье (которых было 7 человек, и, которых девочка пока с трудом могла запомнить). Мать Висты была настоящей хранительницей очага, боевой женщиной, в чём-то, мегерой – такой женщиной, что и в горящую избу войдёт, и коня на скаку остановит, и слуг по струнке построит, строгая, но, справедливая (время от времени). Кроме того, у неё было ещё одно качество, которое могло испугать человека, если познакомиться с этой женщиной ближе. Не смотря на всю свою простоту, прямолинейность и жесткость, у женщины был изворотливый, живой ум. Она понимала окружающих буквально с полуслова, пускай, часто откровенное делала вид, что чего-то не понимает, просто для того, чтобы развернуть ситуацию в свою пользу.
Клика была дворянкой второго рода. Дворяне были вообще трёх родов, первый – 72 высоких магических семей, которых наделили особыми силами некто Картофилус, второго – те, кто добился своего ранга потом и кровью, и, третьего – это те, кто получил свой ранг, породнившись с дворянами первого или второго рода. Во власти семьи девочки было большое, одинокое поместье за чертой города. Поместье Клики было гигантским, и, главное, высокотехнологичным, точнее, высокомагическим – везде были светильники, содержавшие «пыль» (конденсат магической энергии НИКС, которой люди расфасовывали по брикетам, мешкам, или же целым цистернам, и, заправляли магитехнчиеские приспособления). Общий уровень развития – плюс-минус начало 20 века. Самое интересное, в стране, где росла Виста, во всю использовалась нежить – как главная рабочая сила, именно нежитью, пускай, и высшей, была прислуга в доме Клики. Сама Клика была некро-механиком, это было цивильное название для некрмоанта, и, прочих профессий подобной направленности, но, само направление у женщины был светлое, проще говоря, оран была волшебным доктором. Постепенно, сложилось и впечатление о стране, где оказался Илья/Виста. Эта страна называлась Кирданией, Королевство Кирдания была абсолютной монархией, индустриальной, большой страной. Кирдания, и многие другие страны, были уже многие годы вовлечены в войну, и, большинство магов, как к примеру, отец Висты, некто Рубель, были на фронте. Постепенно, девочка росла, изучала язык, и, письменность. Контроль над телом, стал медленно переходить к Илье примерно в возрасте 6 лет, когда Висту учили новому языку – кириту, родному наречию «северных варваров», Киритов, к которым относилась этнически относились Виста с матерью. Полностью контроль над телом перешёл в восемь лет… девочку не выпускали далеко за пределы поместья, и, о внешнем мире Илья знал только из книг, и, рассказов своей матери и братьев, но, даже так, она постепенно узнавала всё больше и больше. Пока её знания были не такими уж обширными, но, постепенно, они пополнялись.