Покрытые мозолями, грубые ладони старика опустились на колени, начав их растирать, время от времени давя чуть сильнее обычного, будто пытаясь вытеснить всю задеревенелую боль и усталость куда-то ниже, к голеням, а от них к стопам, а от стоп, сквозь слой посеревших портянок, и, потёртую, старую подошву блестящих на солнце сапог, в Мать Сыру-Землю. Под густыми, белёсыми бровями, в выцветших с годами, серых глазах, блеснул озорной и несколько печальный огонёк запоздалой мысли: а ведь он в детстве часто спрашивал себя, что же Ба порой, отвлёкшись от дневных забот, сядет, и начнёт растирать колени, уставившись в одну точку пустым, таким потухшим взглядом, а как подойдёт он к ней – так вновь в глазах старушки запляшут озорные чёртики, та нарочно нахмурится, и, пожурив мальчишку за безделье в разгар дня, махнёт веником пахучих трав, в жилистых руках, обдав рябую мордочку ветерком, и буквально сдув того за околицу. Мокрый, уставший, и, скажем честно, сонный взгляд старика вновь поднялся выше колен, и, окинул вначале трухлявый, поросший мхом и незнакомой старику лиловой порослью, пляшущей под тугими струями весеннего ветерка. Тот, холодный и колкий, не успевший впитать себя ни капли почём зря горячащегося светила, озорно щекотал широкие усы ветерана, заставляя его раз за разом, по старой привычке, закручивать кончик уса по новой, отвлекаясь от трубки во рту и «массажа» (хотя кого он пытался врать?..) колен. Будь Старый Мордекай хоть на капельку живым, наверное, дым валящий из его трубки не только щекотал ноздри, перебивая дух не так давно сгоревших детских тел, но и заставил бы того закашляться и вытереть невольно проступившие на глазах слёзы. Он обернулся, и, взглянул дом на самой кромке смешанного леса, что белым пятном выделялся на фоне сплошной стены толстых стволов деревьев. Точнее то, что от домишки осталось. Мордекай отвёл глаза, стряхнув трубку в пустоту. Он сидел на краю утёса, глядя на море, и, усиленно гнал крамольную мысль о том, а правильно ли поступает он, по чести ли? Слыхал он сравнения магов с творцами искусства, слыхал, что ставили их с чудотворцами из церкви, врачевателями и механистами, видал он, как маг какой порой кичился, мол, стоит он десятка драконов, спесью и высокомерием так точно, и бывало, видел он тех, кто звал себя чудовищем. Сам государственный маг по службе, да и в бытности чародеем на службе у Её Величества, много чего повидал, и, знавал. И сравнение в его голове было самым простым – по скромному разумению Мордекая, маги были ничем иным, как внебрачными детьми гаубицы и пулемёта. Если просто оглянуться вновь на то, что сделал он за 7 минут, то… нет, нет-нет, не стоит. Он уже слишком стар для такого. Вместо этого, он решил посмотреть на море. Что может быть лучше моря? Хотя, Нишарский залив лучше назвать преддверьями мирового океана. Да, это было особенно место. Ничто с ним не сравнится. На его родине, в кидании, море греет синевой, оно будто отразившаяся на земле небесная лазурь, от края до края, хлещет берега разлившейся синевой. Моря Алганики кристально чистые, почти прозрачные, как зеркало, отражающее всё, что по нему ходило обрастало точной копией в пучине морской, ни дать, ни взять, величайшее чудо Божье. Или же, говорят, северные моря самые грозные на свете, впервые попав на них, в те края стужи и холодных ветров, можно на всю жизнь влюбиться в бескрайние просторы, где от горизонта до горизонта, свинцовые, чёрные тучи облаков сливаются с тёмно-серым, почти графитовым, бурлящим мрамором моря, и из-за раскатов грома в поднебесье, и, неспокойных резких потоков древних вод, складывается ощущение, что и в вышине, и в пучине морской бушует огонь небесный, да ревёт Рипли в свой тёмной, отсыревшей темнице. Но это место было особенным. Не потому, что Нишарский залив был древним полем боя между людьми и Живущими-За-Холмами. Не потому, что по ночам эти воды светились, а, в их зелёной глубине жиле самые странные создания. Не из-за островного архипелага, нет. А из-за того, что здесь раскинулась Академия. Даже отсюда были видны её посеребренные шпили. Мордекай услышал гул. По воде, на полной скорости, прямо на своём пути прокладывая рельсы по морской глади, нёсся поезд. «Революционный экспресс!»- как его назвали во всяких грошовых газетах. Мордекай встал, и, потуже затянул широкий пояс. В молодости, только став государственным магом, он всегда пыхтел при этом, сетую, мол, что дьявольская штука переломит его пополам, и так, из-за большого ему на размер мундира, он казался вздувшимися, песочными часами, стоило по уставу подвязаться, да, подтянуться. Сейчас же… наверное, то стало неотъемлемой его старой привычкой. Маг шагнул вниз с обрыва, подхваченный лёгким весенним ветерком, он быстро понёсся, подобно молодому листу клёна, по волнам воздуха, вдаль от медленно тлеющего дома с трубой, поросшей молодой лозой и щавелём. Вдаль от навсегда потухшего очага. Вдаль от тяжких дум. Вдаль от поросшего болиголовом и бузиной двора, вдаль от бледной, неказистой ивы, где нашли свой последний приют убегавшие от колдовского огня несчастные. Вдаль, навстречу заходящему солнцу, вперёд, навстречу спешащему к академии поезду, вперёд, навстречу будущим «прикладным» магам – гостям из дали, где нет места такой ужасной вещи, как магия.
***
Который час уже Дмитрий топтал сырую мосле дождя землю, меся высокими сапогами смесь весенней, молодой травки, какого-то мусора, дождевой влаги и глинистого грунта. От этого, его обувь покрылась плотной, липкой коркой, подсыхая от холодного, промозглого вечернего ветра. Как ни странно, ветер пах морем, или же, это воображение юноши играл ос ним злую шутку, напоминая, что он с самого своего глубоко детства не бывал на золотых пляжах своей необъятной страны, всё больше времени, как сейчас, уделяя обходу трущоб и неблагополучных местечек своего района, в поисках приключений на пятую точку и проблем на головы немногих оставшихся отморозков в районе. С каждым годом их становилось всё меньше, и, это, к сожалению, была не только заслуга Димы. Они умирали сами. Кончали с собой. Количество суицидов в городе вообще как-то резко подскочило за последние пару месяцев. Вот и сейчас он обошёл по кругу багровое, почти смытое пятно на асфальте, некогда бывшее человеком. То был след от спрыгнувшего из окна своего дома неделей ранее юноши, тип то был не самый приятный, его много кто не любил и боялся, говорят, он даже лечился в психушке, так что, не удивительно был его выход в окно для многих. Но не для Краснова. Ведь в тот день, когда безумец упал, он был там. Он видел ЭТО – нечто, что столкнуло несчастного из окна. И это был явно не человек. С каждым часом, с каждым днём, его волнение и паранойя становились всё сильнее. Он совершил ошибку, прогуливаясь тогда. Он совершил ошибку, взглянув вверх, на борющегося у окна с неведомым флейтиста, он совершил ошибку, каждый день прогуливаясь здесь. Но, каждый ведь может ошибиться, так? Ведь одна ошибка ещё ничего не значит?... Или значит? Эта мысль не могла покинуть его головы, пока, он не отошёл дальше от пятна, шаг за поворот, заставил его столкнуться с кем-то, так же беспечно шагавшим, в упор. Юноша упал на задницу, которая, вместо привычного асфальта и грязной лужи, приятно удивилась подушечкой и велюру под собой. По ушам ударил свист, а, по телу пошла дрожь, будто его шатало. Но, потом, до юноши дошло – качало не его, а, конструкцию, в которой тот находился Диму оглушали голоса и шорох скользящих по рельсам колёс…
Холодный весенний ветер растрепал волосы парнишки. Том мог на мгновение отвлечься от своих размышлений, чтобы посмотреть на другой конец площади – там выступали какие-то музыканты, были в этом сборище талантливых молодых людей самые разные инструменты, что, волшебным своим звучанием завораживали прохожих, стягивая их шумной толпой со всех узких улочек города. Трафальгарская площадь и так тянула местных и туристов как магнит, а сейчас, здесь был, кажется, весь город, в своём многоголосье поглощая думы юноши. А подумать было о чём. Для начала, какая бы была у вас первая мысль, продай вы душу дьяволу? Том об этом не думал, мысли уже сложились в его голове. Он загадал желание, одно заветное желание, что давалось в обмен на услугу – забыть, и, сейчас забывал, наращивая темп. Он не хотел знать, эти знания ему были не нужны, как и эти шумные улицы. Или нет? И вообще, о чём это он? А? Что? Что сейчас случилось? Том задал себе вопросы, к примеру, почему он стоял тут, в школьной форме, и, мрачно пялился на музыкантов с той стороны? Он кого-то ждёт? Рядом подбежала Джессика передав тому рожек с мороженным и о чём-то активно защебетав. Да, а это была?... Кто? Какое-то неуверенное, нечёткое смятение было в голове юноши, пока, воспоминания, силясь и воспалённо мотаясь по резко опустевшей черепушке, не выстроили чёткую структуру случившегося. Он был сегодня в школе. Потом, он с кем-то говорил. Потом он куда-то ходил, потом поточил карандаши. Потом съел кусочек мелка (мела было у него в карманах много отчего-то). А в конце, когда он вернулся, а занятия только заканчивались, его внезапно потащили друзья на свежий воздух. Просто прошвырнуться по городу, что может быть прекраснее ночного Лондона?! Он кивнул своей спутнице и зашагал с ней прочь с шумной площади, к одной из узких улочек этого большого города, отдалившись от Джесси чуть вперёд, он, завернул за угол и столкнулся с кем-то лоб в лоб. Мороженное выпало из хлипких рук Тома, и, упало на дорогую на вид, обивку сиденья, размазавшись по нему. Сам юноша так же упал на пятую точку, приземлившись не на прогретую мостовую, а, на подушку, и, первые мгновения, не мог ничего разобрать из-за звона в ушах и какого-то смятения. В висках свербело от протяжного визга, а, по телу пошла дрожь, будто его шатало. Но, потом, до парень сообразил – качало не его, а, конструкцию, в которой тот находился. Снова здорова…
Представьте себе самую неудобную ситуацию, какая только могла приключиться в вашей жизни. К примеру, вы сидите на унитазе в загаженном, не самом респектабельном, университетском сортире, никого не трогаете, спокойно себе уединились от прочих неприятностей, и, вроде бы уже сели на фаянсовый трон, успокоили нервы, шалящие после общения с людьми, и, гул в висках, сняли штаны, а вместе с ними свежее, только сегодня стиранное нижнее бельё, и вот, на душе наступает искреннее счастье, а в голове проскальзывает мысль, что не стоило есть ту утку из холодильника с твоего дня рождения недельной давности, которой вроде бы и неделя, но, есть-то хочется, особенно когда твоего белобокого друга ЗИС-а выели подчистую всякие нехорошие люди, которые между тем имели меньше смелости, чем ты, чтобы признаться, кто это сделал, и уж тем более съесть ту самую утку из холодильника с твоего дня рождения недельной давности, которой вроде бы и… не важно. И действительно, всё налаживается, не таким уж был плохим день, но, вот твоя рука тянется к катушке с туалетной бумагой, и, вместо неё раскачивает и заставляет раскручиваться картонную втулку. Вспотевшие ладошки в панике шарятся по карманам и сумке, но, ничего не находят, кроме лекционных тетрадей и колод с картами. Наконец, решившись и пересилив свой страх и какие-то предубеждения, во имя высшей цели, вы робко стучитесь в соседнюю стенку, прося у незнакомца за ней дать вам бумагу. И, вам на голову, скидывают заветный белый рулон, в котором, вы, из-за неловкости, запутываетесь. Наконец, закончив своё грязное дело, и, выпрямившись, чтобы надеть штаны, вы случайно спотыкаетесь о те самые мотки бумаги, в которых запутались ранее, и, всем своим весом, падая, наваливаетесь на дверь в туалет. Та, не выдержав такого шока и явного домогательства со стороны студента, противно и истошно заверещала, заскрипев ржавыми петлями, и затрещала, когда по тугой картонной плоти (или из чего та была сделан), побежала трещина. И вы вываливаетесь в коридор без штанов. Быстро поднимаясь, и, уже начав натягивать их обратно, вы обнаруживаете себя не в туалете, а, в купе поезда (по иному вы это место не описали бы), человек на 10. Кроме вас здесь ещё три юноши. И вы, ввалившийся сюда, без штанов, с бумагой в одной руке, и, рюкзаком с вещами в другом. Примерно такая ситуация произошла с Денисом Воронцовым одним осенним днём. Только его ситуация был ещё хуже. Он так и не успел помыть руки...
Трафальгарская площадь была сегодня просто переполнена щедрыми на чаевые и поощрения туристами, и, Майк был тому, если не сказать, что рад, то, быть может, хотя бы доволен. Сегодня, он, к сожалению, давал концерт не в клубе как обычно, а, на улице. Ведь сегодня был особенный вечер. Тот самый вечер. Сегодня десятки, а то и сотни музыкантов высыпались на улицы туманного города в поисках наживы и своих собратьев, чтобы сбиваться в бодрые, энергичные музыкальные ручейки и играть с восхода солнца, и, до самой полуночи. Самый разный люд собрался здесь сегодня, но, основной аудиторией юноши были податливые, и, доверчивые туристы. Впрочем, не только его, если быть честным, а Майкла и его товарищей. Но, это было не так важно. День выдался благотворным, и, крайне прибыльным. Заканчивал свой концерт под открытым небом юноша уже поздним вечером, когда солнце зашло за горизонт, и, ему пора было идти в общежитие, которое через каких-то час, полчаса должно было закрыться. А, это не сулило ему и его товарищам ничего хорошего. Быстрый спуск в метро, потом минут 5 на автобусе, потом ещё 15 пешком – какой знакомый, но, какой сложный маршрут, когда ты спешишь. Спешил и Майк. Поворот, поворот, поворот. Он уже откровенно потерялся, когда, выскочив на очередную улочку, он лицом к лицу столкнулся с каким-то чернявым, отрешённым юношей. Юноша неспешным шагом шёл домой из магазинчика неподалёку (судя по пакетам), и, из-за наушников не слышал ничего вокруг. Перебросившись парой слов, парой серых формальностей, ни встали и уже решили разойтись, Когда Майк заметил, что незнакомец обронил кошель. Он окрикнул того, и, черноволосый парнишка обернулся в недоумении, случайно шагнув на проезжую часть. И, на полной скорости, в него врезался легковой автомобиль, протащив по дороге добрых 20 метров, и, хорошенько помяв колёсами. Майк было сделал шаг в сторону (сторону пострадавшего, или, в сторону т него – не понятно), и, в следующее мгновение он уже вступил на ковёр, а, сам оказался в странном месте. Это было похоже на купе поезда из старых фильмов. Рядом было трое юношей, и, никаких намёков на то место, где был парень раньше...
***
4, на первый взгляд, не знакомых друг с другом юноши, оказались в одном месте, в одно и тоже время. Каждый из них был в одном и том же купе поезда. Купе было рассчитано человек на 10, здесь был всего один этаж широки диванов, по двум сторонам от продолговатого, короткого стола под окном, рядом с дверью, стоявшей напротив столика, уместились два шкафа-солдатика, в старомодной манере. Всё это место было выдержано в цветах свежей мяты, сирени и благородного дерева, вся мебель казалась дорогой, старомодной и надёжной. Том сидел на левом (с точки зрения входящего в купе) от двери диване, измазанный в мороженном, и, сбитый с толка. Он был облачён в простую школьную форму какой-то незначимой школ одного из Лондонских отделений НИКС. Дима на противоположном, правом (с точки зрения входящего в купе) от двери диване, одетый в спортивную форму, и, сверкающий логотипом «Адидас» на каждом элементе своего облачения, замызганный грязью и мокрый от легкого дождика, прошедшего в его краях всего час назад. Майк, с накинутым на тело, разгорячённое до первого мелкого пота, после бега, плащом-пледом, и, несколькими небольшими футлярами под музыкальные инструменты, веся которых, судя по юноше, тот даже не чувствовал, стоял у стола, между диванами. И Денис, с чуть потрёпанным свитером поверх нижней одежды, временно, без штанов, растянулся спиной к двери, с лучшим обзором всех присутствующих.