Когда приходит ночь, она укутывает землю в непроглядную тьму.
Холод сочится из почвы и отравляет воздух.
Внезапно… жизнь приобретает новый смысл.
— Burzum, Dunkelheit
Вадим уже перестал что-либо понимать. Наступило то состояние отрешённой тупизны, которое наступает, когда третий час подряд втыкаешь в телевизор. Позади рабочая смена, весь день, прошедший «никак», разогретый в микроволновке ужин, который на вкус был «никак», и ты лежишь на диване, чувствуя себя «никак» и двигая лишь указательным пальцем, чтобы переключить следующий канал. И следующий, и следующий. «Ментовские войны» — дальше. «Крым-Алеппо-Трамп» — дальше. Средство для повышения потенции — дальше. Летающие тарелки в Тибете — дальше. Разрушенные дома и погибшие дети Донбаса — дальше. «Голос. Дети» на соседнем канале — дальше. Ты буквально чувствуешь, как разглаживаются твои извилины, и мозг превращается в упругий батут, от которого отскакивает весь этот трэш. Ты не смотришь телевизор, ты познаёшь дзэн.
Если бы мозг Вадима не был натренирован этими постоянными медитациями, Вадим бы, возможно, уже поехал. Упал бы на землю и сжался калачиком. Как Мишаня, который теперь пускал сопли и слюни на холодную землю, разбитыми в кровь губами пытаясь выговорить «Не убивайте, братишки! Не убивайте!», каждый раз смешно шепелявя на слове «братишки», из-за того, что не привык разговаривать без передних зубов. А может быть наоборот, Вадим включился бы в происходящее, и попытался бы выгадать момент, чтобы сбежать. Вырваться из перекрестия освещающих поляну десятка автомобильных фар и укрыться в темноте леса от трёх десятков культистов. Что было бы ошибкой. Все пытавшиеся сбежать теперь висели на деревьях вокруг поляны, подвешенные на собственных кишках. Они создавали классический красный занавес, на фоне которого выступал местный оратор:
— …говорить, что мораль изобретена, чтобы делать людей добрыми — это то же самое, что говорить, будто пояс верности изобретён, чтобы распространять сифилис! Ложь, покрывающая другую ложь! Мораль была изобретена, чтобы заковать в оковы разум своих рабов! Оковы вины, презрения к себе и страха перед осуждением масс. Оковы, сотканные из лжи, в которую рабов заставляет верить собственный страх перед Бездной.
Говоривший был молод, но недостаток возраста он пытался компенсировать фанатичной убеждённостью в правоту своих слов. Вадиму было всё равно, он смотрел на выступавшего, как на какую-нибудь тупую малаховщину, не вникая. Было в этом ораторе что-то от восторженных студентов-декабристов, призывавших к революции в Царской России. Такой же придурок, с которым бесполезно спорить. Толпа же внимала, стоя перед ним полукругом. Студент собрал уже с дюжину слушателей.
— Иллюзии держат стадо на привязи крепче любых цепей. Кто проповедует мораль — тот и управляет стадом, создавая иллюзии, что потом нарекает Добром, Светом, Богом. И вот уже этот страх превратил раба в собственного надзирателя. «Не осудит ли меня Господь?» спрашивает он себя. И изо всех сил он стремится быть «хорошим». Называет это самосовершенствованием. Говорит, что это отличает его от животного. Мораль —это лишь важничанье человека перед природой. Клетка, которую он возомнил дворцом.
Послышался одобрительных гул пьяных от вседозволенности глоток. Кто-то схватил Вадима за волосы и запрокинул голову.
— Слышал, чмошник?! Думал, помолишься, покаешься, и боженька тебя спасёт?! Ты просто скот! Быдло поповское!
Вадим не ответил. Он так не думал. Это не он тут недавно причитал «Отче наш», схвативший его парень перепутал его с другим мужчиной. Вадим пропустил оскорбления мимо ушей, как его онемевшее от двухчасового стояния на коленях тело пропустило мимо болевых рецепторов захват за волосы и пинок по спине. Вадим его не почувствовал. Картинка перед глазами просто сменилась на траву крупным планом, а затем снова на красный занавес из расчленёнки.
— Зверь, что есть в каждом из нас, сорвал с нас оковы и открыл нам глаза! Сплетённые под одной кожей, дух, тело и плоть, изменяющие само существо жизни цепким единоутробным желанием воссозданного Бездной! Единство разложения нашей сочленённой плоти, преступлений наших объединенных душ, союз вступившей в слияние крови — отворяют врата Тьмы, и открывают новые, незримые тропы. Наше единство в Бездне! Наш Ад на земле!
Поддержанный толпой студент всё более входил в раж, его философские речи начинали всё более напоминать проповедь, и Вадим начал терять суть, выхватывая только отдельные ключевые слова. Хаос, Зверь, Противник, Кровь, Бездна, Тьма…
Отношения Вадима с Богом всегда были так себе. Познания в сатанизме были на уровне «слушал Мэрлина Мэнсона в школе». Вадим был атеистом, и всё это мракобесие его мало интересовало. А сегодня вечером он зашёл гостиничный номер, и увидел изуродованный труп своей девушки, лежащий на кровати. И человека, стоящего на потолке прямо над ним. Человек был перемазан кровью, одетый в одни джинсы, и у него не было левой руки. Потом уже Вадим узнал, что рука у него была, просто она была отдельно, за спиной Вадима. Двигаясь сама по себе, эта отсечённая рука закрыла за Вадимом дверь…
— Каждый из присутствующих уже сделал первый шаг. Каждый оторвался от так называемых «корней», что связывали его с миром лжи, которым правят слепцы, окружённые мёртвыми идолами. Каждый встал под чёрное знамя свободы.
Говоривший расхаживал в центре пентаграммы — один из многих оккультных символов, начерченных сегодняшней ночью на земле. Для Вадима это не объясняло ровным счётом ничего. Сатанисты? Чёрное знамя вроде бы означало анархизм. Анархо-сатанисты? Большинство присутствующих было одето в готично-чёрное, мелькали перевёрнутые кресты, шипастые наручи, камуфляж, пентаграммы, свастики и коловраты. Было несколько людей в обычных брюках, рубахах. Эти были самые отмороженные, их присутствие рядом вырывало Вадима из транса, и бросало в холодную дрожь. Он видел как один такой разделался со случайно толкнувшим его обидчиком из числа культистов. Одним взглядом он заставил кровь сатаниста кипеть, и вырываться наружу пузырящимся потоком, изо рта, из ушей, вены взрывались, разрывая кожу, пока парень не упал замертво. Вадим понял, что сегодня он тоже умрёт. Эти фанатики не щадили даже своих, что уж говорить о тех заложниках, которых они пригнали сюда и поставили в ряд, словно живой шведский стол.
Да, их ели. С кого-то цедили кровь по чуть-чуть, других загрызали, словно звери. Некоторых отводили в сторону, и дальше из тьмы слышались только крики, переходящие в хрип. Всё это сборище было очень разрозненным, разбитым на отдельные компании, как какой-нибудь туристический слёт, каждая по большей части была занята своим делом. Выступавший сейчас перед полукругом Студент был одним из последних, кто толкал речь, стараясь завести толпу. Остальные уже перешли в режим afterparty, так как основное веселье закончилось. Да и еда тоже: Вадим был из последних живых пленников.
Краем сознания Вадим заметил, что что-то изменилось. Стало тише. Студент замолк. Вадим сфокусировал взгляд, и увидел, что какое-то здоровенное существо, лишь отдалённо напоминавшее человека, пробило грудную клетку Студента насквозь, нанизав его на свою руку, как жука на иголку. Вышедший из спины студента кулак сжимал в руках чёрное от крови сердце. Существо с интересом смотрело, как студент корчится, пытаясь стянуть себя с пронзившей его руки.
— Слова, слова, слова… — насмешливо проговорило существо.
Это существо было ростом за два метра. Его кожа была тёмная, как у цыгана, и, кажется, оно было одето в грязно-коричневый плащ. Кажется, у него были длинные, запутанные волосы. Были ли у него рога? Вадим не смог бы сказать с уверенностью, от страха он не отличал земли от неба, не то что какие-то детали. Но одно Вадим знал наверняка: он смотрел на самого дьявола.
Двухметровый монстр стряхнул с руки тельце студента, и оно стало стремительно гнить и разлагаться. Внимавшая речам толпа в почтительном страхе стала расходиться в стороны. Кто-то поспешил преклонить колено перед явившимся воплощением Ада. Голова этого поклонника полетела волейбольным мячом от одного удара. Демон шёл, холодно заглядывая в глаза каждому. Каждого третьего постигала та же печальная участь упасть в траву гниющим трупом. В толпе отмороженного фанатья начала зарождаться паника, пока демон прореживал их ряды, очищая их от «скверны». Демон уничтожал слабых. Уничтожал заблуждавшихся. Одного за другим, ничего не объясняя. Народ начал пятиться назад, а потом просто обратился в бегство, не готовый к такому испытанию.
Одна компания, впрочем, не дрогнула, и осталась стоять, пока монстр не подошёл к ним вплотную. Возле них он остановился. Посмотрел на каждого из пятерых, каждому уделив внимание. Разбежавшийся народ стал наблюдать за сценой с безопасного расстояния, никто не знал, что ожидать.
— Я вижу ваш Путь. Пытаться нарушить правила, не зная их. Тупик невежества, из которого есть один лишь выход, пока не стало слишком поздно. Утренняя звезда Противника, что взошла на востоке, над городом Красный Дар, я видел её. Коро маркхсека ашша. Хирриа санде омо гофур. Ишкара тэ ила адашфад дит ро шан амбагерим ауна.
Взгляд чудовища обратился на Вадима, и теперь настала его очередь нервничать. Последние прозвучавшие слова были похожи на бессмыслицу вперемешку с гортанными звуками, но смысл в них был, и смысл явно не предвещал для Вадима ничего хорошего. Чудовище пошло прямо к нему. Вадима парализовал страх, он даже не мог вдохнуть, будто кто-то ударил его в солнечное сплетение. Монстр приблизился и поднял его на ноги, а затем развернул спиной к себе, держа за шею. Он сорвал с него футболку, и Вадим почувствовал, как когтистая лапа начала рвать его кожу, вычерчивая символы на спине. Вадим не знал, что именно, он только чувствовал, как его спина пылала от боли. Кричать он не мог, он сорвал связки ещё в начале вечера, и теперь лишь беспомощно сипел.
— Следуйте за ним. Он выведет вас на нужную дорогу, — прозвучал голос монстра за спиной Вадима, и потом он почувствовал, как хватка ослабла, и его отпустили.
— Беги, — приказали ему.
Он не стал переспрашивать.