Чувствуя, как прижимается к нему Гера, Анчар осознал, что никогда никого не пытался защитить. То есть в отвлеченном смысле, в глобальном, он только этим и занимался - пытался защитить народ от царизма, и все такое прочее. Но вот так вот - укрыть, заслонить, увести - никогда. Не считая, может, студента, которого он пихнул сегодня с утра из саней в снег, но это было другое. А сейчас ему показалось вдруг, что если убьют его - вот так глупо и внезапно, шрапнелью, выпущенной наугад по другим людям - то это еще ничего. Ведь он - орудие, вроде напильника или резца. Резцы тупятся в работе, ломаются, и тогда их выбрасывают, заменяют. Это будет досадно, не вовремя, он даже понял, что разозлится на себя перед смертью, но так если в целом смотреть - ничего особенного. Он революционер и должен сделать революцию или умереть, а скорее всего - умереть в процессе. Так всегда было. Тот, кто в работе - тот стачивается и погибает, потому что всегда везти не может, удача ведь тоже стачивается со временем.
А вот если в Геру попадет осколок или пуля и там, под шубой, поранит, искалечит ее легкое, хрупкое девичье тело (схватив ее за руку, Анчар почувствовал, что оно именно такое, почти невесомое, как у птицы) - ... У Алексея даже комок подкатил к горлу, когда он почувствовал, как это будет непоправимо и страшно, и как ему будет в этом случае стыдно. "Какой же я болван, что вообще ей это сказал, мол, идите, если хотите! Какой же дураааак! Запретить ей надо было. И главное, как сказал-то? Вам, конечно, не стоит, но вы, конечно, решайте сами. Какой честный, чистый человек после такого ответит - да, мне действительно не надо идти? Любой пошел бы, нет, просто, чувствовал бы себя обязанным пойти."
- Что вы?! - горячо возразил он. - Вы очень храбрая! Очень! Пушки-то любого напугают. Скоты, просто скоты! Из орудий по людям! Извините, я может, вас сильно дернул. Не ушиблись? Извините. Я тоже испугался.
"Зря я это сказал!" - запоздало спохватился Анчар. - "Ей же страшно и правда, а я что? Я должен выглядеть смелым и таким, что мне все нипочем. Чтобы и ей не так страшно было. Эх, черт. Вот сказал же, не подумав, а теперь все."
- Ну вот, тут, вроде, неопасно. Подождем, - добавил, чтобы последние слова не повисли в воздухе, и неловко замолчал.
Снег сыпал и сыпал, снежинки застревали у Анчара в волосах, он то и дело проводил рукой по голове и по лицу, чтобы смахнуть их, и наверное, казался смешным. Так спящий, которому раз за разом проводят перышком по лицу, пытается смахнуть его рукой снова и снова, вместо того, чтобы проснуться. Но уши мерзли и, наверное, уже побелели, и настроения посмеяться над собой это не прибавляло. А вот замерзнуть насмерть посреди Москвы или схватить воспаление было бы совсем уж глупо, хоть ты резец революции, хоть сверх-человек, хоть нотариус Коровкин.
- Через Тверскую опасно, - наконец, вынес свой вердикт Алексей. - Через Триумфальную тоже. Пойдем через Бульварное, - подытожил он.
Он ссутулился от холода под тонким кашемиром, но действовать было проще, чем ждать, да и на ходу все же мерзнешь не так сильно.
Обыска Анчар не боялся - его обыскивали столько раз, что он уже к этому привык. Тут главное поймать фаталистическое ощущение - ну найдут, так найдут, а нет - так нет. И смотреть доброжелательно и спокойно. Но в этот раз удалось обойтись без обыска. Это тоже было хорошо - не хотелось на ветру распахивать пальто.
Алексей постарался подсчитать количество солдат хотя бы примерно и прикинуть их настроение. Не было в них молодцеватости, бравого задора, да и не могло быть, и не от холода. Кому понравится стрелять в такого же, как ты, рабочего? Осуждать их, не соглашаться с ними - это одно, а убивать, лишать жизни - другое. Но солдатики, видно, действовали по привычке, по инерции - в неохотку, но по накатанной. Признаков, что еще немного, и они поднимут офицеров на штыки, Анчар не заметил, и это неприятно его удивило. "Ну что ж вы?" - подумал он. - "Вот вам, товарищи большевики, ваши массы! А с агитацией к ним тоже так не подберешься просто, это же не рабочие."
- Это на станции, господин офицер, - Анчар сделал вид, что не понимает в званиях, хотя вот как раз звания он разбирал очень хорошо. - Давеча поехал встречать вот Гертруду Эдвардовну, так поезда до вокзала не идут больше, вообразите! Я туда-сюда: извозчики как белены объелись, везти не хотят! В такое неудачное время изволили приехать. Повсюду бунтовщики-с. Анархия какая-то, прости Господи, так непохоже на нашу Москву. Пока нашел поезд, прицепилась какая-то шантрапа. Вот и шапку отняли, и самого едва не избили - хорошо там господин есаул ехали-с тоже, не дали совершенно в обиду. Когда это кончится, господин офицер? - истощенно-нервным голосом спросил подпоручика нотариус Коровкин.
- A propos, не найдется ли у ваших воинов лишней шапки? - озабоченно прибавил он. - Очень холодно, изволите видеть. Я верну потом. Когда все это закончится.
Несмотря на происходящую рядом стрельбу из пулеметов по живым людям, лицедейство давалось Анчару легко. Переходя границу с подложными паспортами в кармане, он испробовал много амплуа, и напуганный стрельбой, обобранный бандитами беззащитный мелкий чиновник, полностью лояльный, смотрящий на армию, как на последнюю надежду, был простой ролью.