- По самому садовому идти не надо, - согласился Анчар, с удовлетворением отметив, что барышня называет его по подложному имени. Это хорошо. - Но и сразу за садовым не очень. Я не далее как час назад видел казачью полусотню на Дорогомиловской. Настроены они были решительно. Мне кажется, правительственные войска готовятся к наступлению. А наши дружины разрозненны, и потому будут скорее отступать и вести мелкие бои наподобие испанских герильерос. Нам страшны в основном не патрули - эти нас проверят и отпустят, а либо слишком рьяные товарищи-революционеры в подпитии, либо попасть между наступающими войсками и дружинами. Как первое, так и второе скорее случится с этой стороны Садового, потому что если войска будут наступать, то, вероятно, будут обходить баррикады как раз по переулкам с западной стороны, чтобы отрезать защитников. Я предлагаю перейти через Садовое и идти по переулкам вдоль него с той стороны. Тогда мы окажемся за линией правительственных войск. В крайнем случае мы наткнемся на патруль и нас остановят. Но забирать вообще всех подряд им сейчас не с руки - у нас проверят документы, посмотрят, что оружия нет, и отпустят. Если вы сможете не показывать страх перед жандармами или казаками, то все пройдет легко. Они - наподобие собак, если боишься - то почувствуют и непременно укусят. Не показывать страх вообще не так сложно. Один человек научил меня. Надо либо сосредоточиться на решении математического примера, либо вспоминать что-то покойное и очень хорошее. Хорошего я после ссылки помню мало, поэтому когда везу в поезде, скажем, газеты через границу, всегда умножаю трехзначные числа в уме. Ну так что? Сможете не заробеть? Тогда пойдемте по той стороне, а если не очень уверены - то по этой.
Алексей задал этот вопрос без насмешки, как можно тактичнее, чтобы Гере было проще признаться. Лучше пусть она скажет сейчас. Все чего-то да боятся, нельзя от всех требовать бесстрашия.
- Вот я, скажем, действительно боюсь, что без револьвера не смогу вас защитить, если на нас нападут бандиты, - неожиданно сказал он, подумав. - Я, знаете ли, не боксер. Во всяком случае, попробую их задержать. Но если я вам крикну, то бегите сразу. А у вас, кстати, есть куда папиросы положить? Я вроде видел, вы курили. Давайте я вам на этот случай отдам папиросы с мандатами, я их в папиросы спрятал. А то вдруг вам бежать, а они у меня! - спохватился он.
На замечание Геры относительно подданства, он усмехнулся.
- Что ж такого я сказал? Так по-вашему выйдет, что и поляк - вроде как русский? Да нашему городовому что поляк, что немец, что эстляндец, что финн. Это в Питере они разбираются, а тут деревня-с. Так что простите, конечно, если я как-то уязвил ваше национальное самосознание, так сказать, но если вы заговорите по-французски, к примеру, я уверен, ни один жандарм ни за что вас не отличит не то что от француженки, а даже от какой-нибудь шведки. Другое дело, что в паспорте у вас написано, как есть, так что эту карту мы разыгрывать не будем, но и прикинуться дамой из вашей распрекрасной Эстляндии, плохо говорящей по-русски, не помешает, а я подыграю. Они ведь все равно что швейцары, немного перед иностранцами того-с... благоговеют. Скандала боятся.
Анчар задумался.
- А что, если революция окончится успешно, Эстляндия непременно отделится от России? Разве ей так будет выгодней?
Думал он, правда в этот момент не об Эстляндии, а о том, почему Гертруда называет его по-русски на вы, а по-французски на ты, и как ему называть ее в ответ. Французским Анчар овладел сносно, да и по-немецки немного говорил, но все же в Москве ему хотелось говорить на родном.