— Вашу газету могут и прикрыть, — спокойно ответил Анчар. Его начинало злить это пьяное упрямство. — Вам, конечно, виднее. Я не настаиваю. Вы лучше меня тут все знаете. Но если на неделе вас, когда вы будете гулять по набережной, заденет плечом здоровенный детина в компании пары дружков, обматерит как следует, а вы скажете ему что-нибудь поперек, и потом вас отметелят будь здоров — вы тогда, лежа с переломленными ногами, скажите: "Душан говорил. Душан был прав." Вам сразу полегчает. Сразу кости срастутся, быть может!
Анчар закурил. Папироса красиво светилась в сумерках.
— Будете? — протянул он портсигар.
В сущности ему не было дела до Кулешова. Никакого дела. Он просто не смог пройти мимо. Как не смог пройти мимо всего Этого. Мимо России, которую он возненавидел за... да за все вместе. Опять что ли в памяти перебирать? За кровь, за тупость, за покорность, за болото, за детей, за стариков, за крестьян, за солдат, за болванов, за умников, за фигляров. Потом еще за Алзамай. За Алзамай он ненавидел глухо и тяжко. За тот самый момент, когда неумело еще полоснул Семена ржавой железкой. Нет, хуже всего было, когда они притапливали тело, а оно все не хотело тонуть. А была Россия, которую он любил? Осень, яблоки, переливчатый девичий смех, малиновый звон колоколов по воскресеньям? Добрая бабушка. Приятный попутчик в купе. Озорные студенты. Честные, искренние глаза.
Была. Была да сплыла.
Политика. Она зацепляет людей, воспламеняет, а потом они гаснут. Неделю их покрутит, помутит — и отпускает. Пьют чай, встречаются, назначают свидания. Честно, с упоением работают, в конце концов. Нельзя ненавидеть все время. Поненавидел недельку, поужасался, повозмущался — и хватит.
"А я урод. Я всегда ненавижу," — вдруг понял про себя Черехов.
— Я не люблю трусов. Терпеть не могу, когда еще ничего не случилось, а люди уже обделались со страху. Я сам не такой, — попытался Анчар оправдаться. Зачем? Перед кем?
— Но это не тот случай. Он сволочь, мразь, без чести и совести. Он людоед. Он подлейший человек, деляга. Он обкрадывает не кого-то одного, а тысячами. Думаете, если он захочет с вами разделаться — поколеблется? Ладно. Дело ваше, решайте сами, что я лезу.
"Вот я разошелся-то. Надо меньше пить."