Железное нутро паровоза завораживало своей неуклюжей витиеватостью, и вместе с тем осмысленностью — Черехов не смог бы объяснить ни одной трубки, а в то же время был уверен, что здесь все для чего-то да нужно, все не просто так. Внутри паровоза он никогда не был, и с любопытством осматривал приборы (как будто из циферблата кусок вырезали, чудно!) и механизмы. Ему нестерпимо захотелось что-нибудь покрутить, подергать, но он не решился. А Семен вот решился! Черехов раньше тоже такой же был: захотел — сразу сделал! Только после суда стал сдержаннее.
Угроза Семена ему показалась смешной, несмотря на револьвер.
— Да не бойся ты! — усмехнулся Алексей и почувствовал, как легко теперь было называть Семена на "ты", а не "господин урядник". Думал-то, что от страха на "вы" звал, а на самом деле нет: отмежеваться от него хотел, как от кого-то злого и враждебного, как от гадины какой-то, а теперь, когда их обоих "записали" в революционеры, а Семен к тому же скоро умрет — вроде бы и ни к чему отмежевываться.
Черехов не мог бы сказать, что у него хорошее настроение или потеплело на душе. Но почему-то — от паровоза, от скучающего машиниста, от вида привязанной к платформе лошади, от игры, которую вел этот мелкий, и в сущности жалкий тиран, стало довольно весело. Он улыбался.
— Да отстаньте вы от него, Крыжза... Крыж... гм... извините... — сбился Черехов: в тепле после холода язык был вяловат. Ему захотелось рассмеяться и этой потешной, заковыристой крыжовниковой фамилии, но он побоялся обидеть собеседника. Вот, опять! Хотел, не хотел... Семен бы посмеялся просто и все. "А ведь раньше и ты был, как он, вольнее! Неужто это ссылка так? За год всего обточила, а? И это не каторга еще. Вот что с человеком делают!"
— Я как раз социал-демократ и буду, — ответил он. — Маркса вашего знаем, проходили, — передразнил Черехов машиниста, хотя на самом деле Маркса знал исключительно в пересказе Заславского. — Только видите ли, масса ваша, во-первых, довольно слепа. А во-вторых, массу просто стравить с другой массой. Причем другие, капиталистические и монархические правительства даже забывают ради этого свои разногласия. Взять хотя бы коммуну вашу, семьдесят первого. На штыках одной массы поднялись, на штыках другой массы кровью и захлебнулись. Дорогая цена, а толку ноль. И это еще Франция с Германией воевали. А если бы нет? Против такой массы правительства живо объединятся. А против личности, да с бомбой с кем ни объединяйся — результат один: бомба. Это рабочий вариант, живой вариант.
Спор, а еще больше — возможность высказать мысли, которые он уже полгода как не обдумывал за полной обдуманностью вдоль и поперек, но и не высказывал, потому что Шинкевич был жалок, а Сикорский — безразличен и ненадежен, вдруг настолько увлекли его, что он начисто позабыл о Семене.