В полной темноте, Бетти стояло, прикрыв глаза, и, запрокинув своё лицо к выцветшему потолку, в жёлтых разводах, и, с кусками обвалившегося кафеля то тут, то там. Она просто замерла, забыв обо всех невзгодах, и прислушавшись к себе. Она ощущала призрачный ветерок, что проходил по её горящим и немного побаливавшим, задубевшим ступням. Они мёрзли ещё быстрее, из-за смочившей их липкой крови, и, корки грязи, что прилипла к багровой жижи, сочащейся из мелких ранок. Веки по чуть-чуть подрагивали, так как её взгляд гулял под ними, в полной темноте. Она прислушалась к своему сердцебиению, что вторило чётким, периодическим щелчкам и треску электричества, от Зака, всё пытавшегося раскачигарить шарманку, и, пустить ток по проводам. И, судя по гулу, и, быстро разгорающимся турбинам, что горячем ветром от первыми заработавшими вытяжками, прокатились по полу, забираясь под задубевшую одежду Бэтс. По губам её прошла лёгкая, призрачная улыбка…
Лампы, одна за другой, из самого конца коридора, кА к по цепочки, загорались, рассеивая тьму, и, канонадой резкий огней летели на встречу к медленно развернувшейся Смайт. Она шагала по стопам разбегающимся по углам тараканам, что-то напевая себе под нос, и, раскрыв глаза, видела, как чёрный обращается в грязно-жёлтый, масляный блеск лам, а, кое-где, и в первозданный, стерильно-белый. Всё, в свете ламп, выглядело даже хуже, чем было когда-то давно. Всё было куда хуже, чем казалось оно во тьме. Во тьме ты не разбираешь все контуров, не видишь каждой маленькой царапинки, каждый дыры, каждой раны на старой, одряблей плоти твоего дома. Всё это место благоухало сырым духом облезлых подворотней. И, по одному лёгкому щелчку, то стало преображаться, постепенно изменяясь, постепенно, наливаясь краской. Она опять закрыла глаза. Она не могла видеть его в таком виде…
Шагая в слепую, она прошла в каком-то сантиметре появившейся из ниоткуда Кэти, и, не обращая внимания, ступила к стене, на которой по её скромным воспоминанием, должно было висеть зеркало. Но осколки, впившиеся в ступни, красноречиво намекнули о его отсутствии. В последний раз, Бетти открыла свои веки, распахнув их даже не на треть от обычного, а на четверть, горячо смотрев всех присутствующих, и, вперившись мокрыми, чёрными глазищами. Её взгляд заострился на особенно большом куске зеркала, что сейчас, в свете мерцающих ламп особенно чётко выделял силуэт девчушки. И фон за ней – малолетка-сирота в полуразрушенном, изветшавшем комплексе. Пустота снаружи – пустота внутри. Нет, она не могла видеть это место таким, она не могла видеть себя такой. Она хотела… По губам Бетти пробежала мягкая, печальная усмешка. Стали различимы слова старой песни, песни, что почти неразличимо напевала малышка:
I see a red door and I want it painted black
No colors anymore I want them to turn black
I see the girls walk by dressed in their summer clothes
I have to turn my head until my darkness goes
Чернота полилась у ней из глаз, из носа, ушей, и рта – да, оттуда лилась особенно густая, чёрная субстанция, чернота разливалась вокруг, меняя её, и, забрызгивая окружение. Плотный кокон из щупалец, лучистой, полупрозрачной чешуйчатой плёнки и каких-то подозрительных, похожих на мышечные, волокон, скрутили её. Все они были чёрными, с пробегающими по ним алыми разрядами, от бьющейся внутри коги Бетти, или же, от бьющегося так часто, так резко, в этом безумном, жестоком и жаждущем жизни ритме. Кокон, сочащийся чернильной жижей, резко усох, спадая с заново преобразившейся фигурки чёрной пылью. Изо рта и носа девушки повалил алый, густой дымок, пахнущий железом и резким кислым ароматом свежего, сырого мяса. На её ногах сверкали начищенные до блеска и отражения окружающих в них, берцовки, почти по самое колено, сливающиеся где-то с наколенниками, что обхватывали свободный штаны цвета хаки, с мириадами корманов. Подпоясана она была странным поясом с множеством подсумков, среди которых теперь мелькало два серебряных блока-аккумулятора для браслетов, серебристо переливающихся у неё на руках. Плотная болотная толстовка была наглухо застёгнута, и, стянута сверху чем-то на подобием жилета, или же, корсета, а голову покрывал глубокий жёлтый капюшон, из под которого вываливались пряди её волос. Нашивки на рукавах с какими-то значками частично скрывали «Хугин и Мунин», а частично, у самых плеч, чуть подросший визуально рюкзак. Джеки хрипло проговорила:
- По коням. Нечего здесь задерживаться. На,- та протянула Кэти флягу с водой,- Они должны были уже выбраться на поверхность. Если не поспешим – они могу что и натворить,- проговорила тихо та. К ушам девушки тянулись наушники, с большими, объёмными ушами. Из ушей лился чей-то мягкий голос:
I see a line of cars and they're all painted black
With flowers and my love both never to come back
I see people turn their heads and quickly look away
Like a new born baby it just happens every day