Накрылся парень. Был — и нет. Не вернется куда-то, не закажет виски с содовой в баре, не порадует ребятню рассказами, не будет им гордиться папаша на празднике четвертого июля. Не купит страховку и холодильник, не будет заправляться каждое утро на бензоколонке, не изменит жене с растрепанной девчонкой из прачечной. Не будет налогоплательщиком, отцом, дедом...
Все, вот он финиш — какой-то дом где-то в Бельгии, покрытый вуалью копоти снег и траурно-белые поля вокруг.
Ник смотрит на труп, как завороженный. Проводит ладонью по лицу.
"А ччерт, что задумался, дубина? О живых думай."
— Закройте ему глаза, — не приказывает даже, а просит лейтенант, прежде чем уйти. Ему некогда додумывать про Керригана. Это не гребаное кино про индейцев. Война не будет ждать. Тут убивают не как героев, а как щенят.
Значит, бронеавтомобиль и пехота. В самый раз цель для минометов.
Ник представляет, как четыре восьмидесятиодномиллиметровые трубы в ряд голодно сверлят небо своими утробами. Скоро их накормят заботливые руки.
Он отрывается от бинокля, чтобы подкрутить верньер и выйти на частоту батареи.
— Койот один запрашивает поддержку. По пехоте. Ориентир — Особняк Белый дом на дороге к Фуа. Южнее восемнадцать, лево два. Дайте залп — и я скорректирую. Прием.
"Надеюсь, Утка с ребятами уже ярдов триста отмахали через рощу".