Бесплотные попытки вырваться вызывают еще более отчаянный крик. Зачем он держит ее, ведь если бы она не полезла со своей глупостью и чертовой винтовкой, все бы, вероятно были живы. Она не спасает его, а толкает к этой пропасти, в которую он срывается, и в этот раз осознанно. Истерика нарастает с объятиями, сжимающими ее, словно обезумевшего звереныша, пытающегося вырваться и навредить себе своими глупыми поступками. Вера устала, так устала от всей этой грязи, творящейся вокруг, и становиться ее эпицентром было последнее, чего хотелось девушке.
- Пусти меня, - навзрыд плачет Спица, прекратив вырываться. Тело содрогается от рыданий, а голова, будто сломаная, беспомощно наклонилась вниз, уткнувшись в удерживающую ее руку. Рев постепенно смолкает, оставляя вместо себя судорожные всхлипы и невероятную пустоту, окружающую двоих, - ты же сам, - слышен глухой голос Веры, - это ты...
И Картошкин вряд ли не понимал, о чем она говорит, хотя, едва ли Вера была сейчас способна пояснить, что имеется в виду. Но она видела всё, была там. Он не сопротивлялся, ни секунды, а словно ждал этого и хотел. И не потому девушка бежала, что парень превратился в чудовище, не потому, что этому чудовищу ничего не стоило убить трех человек за пару мгновений, и даже не потому, что он снова не отзывался, когда она пыталась до него достучаться... Причиной было его желание сделать то, что он сделал. Как Спица часто говорила хозяевам безнадежных пациентов "цель не оправдывает средства", вот и сейчас. Две жизни не могут стоить трех, а тем более тридцати трех. Вера зачеркнула еще три нарисованных на снегу палочки и беззвучно заплакала.