Грязь была повсюду. Она ручьями лилась с неба. Ее слои покрывали землю. Мерзкая жижа пропитала одежду, чавкала в ботинках, сплошняком облепила лицо, хрустела на зубах, забивала ноздри и заставляло ныть и свербеть все тело. Она заполняла собой весь мир и не было от нее спасения. Хейз, постоянно отфыркиваясь и отплевываясь, боролся с искушением бросить винтовку, скинуть броню, одежду и начать отчаянно чесаться. Это желание становилось просто нестерпимым, но возможность его осуществить все не появлялась - он все время в кого-то стрелял. Целился, стрелял, куда-то бежал, опять целился, опять стрелял, перезаряжал оружие и все повторялось снова и снова... Натянутые нервы давно лопнули, оставив весто себя нелепо торчащие обрывки, а разум уже слабо осознавал происходящее и сосредоточился на механическом исполнении самых простых действий. А еще морпеха внезапно обуяло и теперь доводило до исступления ощущение прямо-таки всеобъемлюшей загрязненности. В силу непонятного фокуса в пережегшим все предохранители сознании, Майклу казалось словно гниль и вонь, тлен и нечистоты, проникли в самую его душу и налипли на ней несмываемой коркой. Зрелище насаженного, будто свинья на вертел, Лекса и все длящейся агонии запертого в своем железном гробу сержанта Веста превратило сурового воина в нелепую болванку - пародию на морпеха - с трясущимися челюстью и руками, бегающими глазами, и периодически бормочущего что-то шепотом себе под нос. Вот таким его встретил Паулок прежде чем рвануться очертя голову к поверженному огромным чудовищем экзоскелету. Но, толи в замутненном мозгу пулеметчика оставалось еще толика разума, толи он боялся остаться в одиночестве, но в ответ на рывок Дрозца Хейз бросился на него сзади в попытке свалить с ног и остановить любой ценой...