Бард мчался вслед оркам, и даже заколол парочку не совсем расторопных. Удивительно все же, как у этих созданий развита дисциплина! Даже при паническом бегстве они умудрялись соблюдать строй - и выходило, что они вроде как и не бегут, а тактически отступают. Следом, слегка отставая, шел Оравер. Его секира сегодня напьется орочьей крови! Только вот бегают эти поганцы очень уж быстро, даже легконогий полуэльф не поспевает... А еще же надо колоть!
Пинто юежал к люку. Закрыть! И вдруг вспомнил. Раздери его девять преисподней, внутреннего засова нет! Бард попятился, равняясь с Оравером, и песня сменила тон. Теперь они двое представляли собой люк - ту преграду, о которую должен разбиться первый натиск, чтобы Дорнин увел остальных в безопасное - возможно безопасное - место.
Бард пел о битве эльфийского владыки древности. Впрочем, имя его на том старом наречии могло звучать и по-дворфски, а уточнять, что он был из перворожденных, сейчас вовсе и не требовалось, тем более, что король тот как раз основал подземный, потаенный город.
В генеральном сражении, которое навязали ему и его сородичам орки, он оказался запертым в ловушке, в гибельных топях, и отбивался он от полчищ орков и огненных демонов вместе со своей дружиной. Один за другим падали его воины, сраженные отравленными стрелами и пламенеющими кнутами. Наконец, орки, видя, что он один против них, решили взять его живьем. Он зарубил почти сотню - но орки повисли на его руках и ногах, не давая сражаться. И тогда он был спасен отрядом людей, окруживших его стеной копий, и выведших из битвы. А на месте побоища орки сложили курган из отрубленных голов, и подожгли его - а на следующую весну на его верхушке распустились белые цветы.