Паукам не снятся сны. По крайней мере, сны не снятся четырехметровым паукоподобным грудам мяса, кожи и хитина, усеянным бесчисленными штопанными ранами, сочащимися сукоровицей и поблескивающими чернильно-красной запекшейся кровью. Грудам, чье бодрствование приносит им самим нескончаемую боль и неописуемо сильное желание впечатать в стену любого, кто заходит в их удушающее тесную клетку, сдерживаемое лишь подносимыми в награду за терпение кусками сочного мяса и жгучими, парализующими уколами. Сны не снились Очаровашке и на этот раз. Было лишь сладостное, унимающее боль забвение. Через которое раскаленным сверлом проникали рваные громкие звуки. Разгоняли умиротворение и раздражали химеру. Крики, скрежет, предсмертные стоны. Последней каплей стало странное, непривычное чувство во лбу от развеявшегося впереди барьера. Препятствия, что существовало впереди и не выпускало существо всякий раз, когда оно пыталось выйти, но пропускало двуногих розовых созданий с пищей для Очаровашки в конечностях. Барьера не было. Но еды тоже не было – полудремлящая химера не слышала шума тележки. Зато слышала электрическое дребезжание вдалеке и намного боле близкое «шлеп-шлеп-шлеп» издаваемое чем-то незнакомым, гуляющим мимо камер. Когда звук стал возникать строго напротив, груда плоти шумно втянула воздух, пробуя его на вкус и одновременно делая глубокий вдох. И открыла черные бусинки-глаза.
Тянущая боль нахлынула сразу же, и химера издала гудящий рев, многократно усиливающийся от каменных стен. Нижняя челюсть дребезжала от напряжения, орошая пол впереди брызгами слюны и пищеварительных соков. Существо встало на лапы, и длинные когти проскрежетали по камням. Очаровашке не было любопытно, что там происходит, но он был не доволен, что ему шумом мешают спать. И Очаровашка пошел знакомиться с теми, кто шумел. Сорвался с места и выскочил в коридор. Будто непривычный к собственному же телу ушел в занос и врезался плечом в стенку, левее противоположной камеры. На руку и спину посыпались мелкие камушки, а вокруг поднялась пыль. Продолжая реветь, существо помчалось на стаи маленьких двуногих существ трещащих своими электрическими погремушками и, все набирая скорость, раскинуло верхние лапы будто в приветственных объятьях. Только сомкнулись объятья раньше: ровно в тот момент, когда пятьсот килограмм взбешенных мышц влетело на полной скорости в толпу своих бывших надзирателей, превращая одного из них в кровавые ошметки. А затем еще одного уже диагональным взмахом пары зазубренных когтей. И еще одного. Но тут Очаровашка уже умудрился подхватить полетевший было к потолку кусок двуного и запихать себе в рот. Мелкие клыки начали вгрызаться в мясо, а когти - искать себе новую цель.