Захария прибыл поздно ночью, шагая по лесу под мерзкой смесью снега и дождя. Пришлось поплутать, чтобы найти бывшую Берлогу, о которой продрогший и промокший сугатит знал лишь по рассказам. Однако, уже отчаявшись прибыть днем, чувствуя, как подступает лихорадка, Захария все-таки каким-то чудом оказался у недостроенного частокола, вдоль которого и вышел к воротам усадьбы. Там его и встретил часовой, уже готового сдаться, едва стоящего на ногах, со вскрывшейся раной на лице, проваливающегося в беспамятство. Последнее что запомнил - строгое лицо какого-то мужчины, который растирал горячее тело сугатита пахучей мазью, да еще одно обветренное лицо с черной повязкой на глазу, за плечом врачевателя.
- Будет жить, брат Иеремия?
- Всенепременно, сир Рудшталь, - отвечал лекарь. - Жар сильный, но оправится, телом крепок. Да и Сугат своих слуг оберегает, даже таких странных. На роду им написано не от болезней помирать.
Ингвар, Франческа и Василь тоже немного заплутали, даже вынуждены были заночевать в лесу. Непогода усилилась на следующий день, поэтому остаток пути до Щёнвальда дался тяжело, особенно для раненного Василя. Едва вы показались на пороге, уже в сумерках, в усадьбе поднялся небольшой переполох. Местные, оказывается, решили уже, что вы сгинули в Землях Духов. Сир Рудшталь, в накинутой на плечи шубой и при мече, явился к камину, где вы отогревали озябшие руки. Там сидели несколько местных (даже пара новых лиц), а также брат Иеремия (тут же принявший Василя и утащивший его в подземелье, на обработку ран). Вскорости появились горячее вино, оленина и хлеб. Заодно привели и Захарию, который еще был слаб, но уже пришел в себя.
- Вижу, стало вас меньше, - сдержанно проговорил Рудшталь. - Рассказывайте.