Гоблин любил насилие, в особенности, когда его не применяли к нему. Вот и сейчас, когда все обменялись ударами, взорвались криками и стонами боли, были опалены огнём и обагрили пол пещеры своей кровью, Хелик внутренне ликовал. Ощущение было бы сильнее, если бы и сам гоблин принял какое-то заметное участие в вакханалии кровавой вакханалии, но ему в силу катастрофического невезения приходилось довольствоваться ролью стороннего наблюдателя на этом празднике боли.
- Давай-давай, так их, сделай их жён вдовами, - похвалил гоблин полубезумную огненную деву, которая с недавнего времени пугала его до чёртиков, сильнее чем целый отряд вооружённых и злых кобольдов.
Всё-таки Хелик хотел оставить свой след в этой героической истории как тот, кто внёс весомый вклад в славную победу, а не как тот, кто стоял рядом и подначивал остальных. А потому, преодолев нечеловеческую лень и сильнейшее желание вздремнуть прямо тут, на грязном полу пещеры, гоблин соизволил выпустить в Ичи-Ичи ещё один разряд магической энергии. Очень хотелось попасть, а потому Хелик даже прикусил свой длинный язык от напряжения.