- Освежиться, мой друг? - усмехнулся Джозайя так, что это демонстрировало не столько его радость, сколько то, насколько близко сейчас находятся к горлу джентльмена его прямые белые зубы, обнажённые в оскале.
- Нет, я не не желаю, - его пальцы ещё жёстче сомкнулось на подносе с яствами. Как кажется, тот, поддерживаемый на весу лакеем, стоявшим рядом, даже несколько задрожал от нажима.
Нет, по всей видимости, то действительно было так, дрожь была там. Вот, один из высоких бокалов на тонкой ножке упал и расплескал себя по крему и сахару. Красное пятно расползающееся по белому.
Руку на его плече молодой Фишер как будто бы и не заметил - или же сделал вид, что не заметил.
- Как бы там ни было, возвращаясь к моей притче. В чём трагедия? Не в том, как уже было сказано, что её герой погиб до срока или был жесток и зол. Нет, трагедия здесь, скорей, это трагедия самой власти. Веками мы говорим о цивилизации, о её традициях, и ритуалах, об этикете, если угодно. О всё том, что связывает нас воедино, о всём том, что одних делает людьми достойными, а других нет. Мы говорим, и говорим, и лжём. Цезари Рима показали нам, что это никак не утончённость манер, и выверенность движений, и светская добродетель, что возносят одних над другим. Нет, это жестокость, кровожадность, граничащая с безумием, способность к презрению и преступлению всего и вся.
Всё тело Джозайи напряглось для броска. Он вырвал поднос из рук лакея. Все напитки и десерты со звоном и битьём осыпали на пол - частью на пол, частью на ботинки джентльмена и стоящего напротив него Джозайи. Сам поднос - сияющий лист метала в его правой руке - Фишер перехватил не то как какой-то рыцарский импровизированный щит, не то как какую-то неудобную дубину дикаря. Впрочем, по его, Фишера, глазам было видно, что он не думает об удобстве хватки или чём-то подобном сейчас. Только о весе и о тяжести металла, только о том, как плоть будет сокрушена под ними.
- Быть может, вы помните вашего святого Августина? Грехи и преступления делают одних дураками и бандитами, он писал. Других - императорами и королями. Разницы в сути здесь нет. Разница - лишь в степени. Разница лишь в том, что грехи, и преступления, и разбой со стороны последних куда как больший, чем тот, что идёт от первых. Именно величина и чудовищность их преступлений вознесли Калигулу и Александра над простым отребьем.
- Итак, сэр, вы говорите, что я бежал куда-то, и толкнул кого-то... Смотрите, теперь вы можете сказать, что и испачкал ваши ботинки! Оплошности с моей стороны, оплошности, преступления... Как кажется, вы хотите, чтобы я сыграл с вами в эту игру ритуала, этикета и его нарушения? Есть у меня выбор, нет?
- Пусть так. Но тогда мы будем играть по моим правилам и по ставкам, которые я устанавливаю сейчас! Я не буду простым преступником, вы видите, я буду как грешники-короли прошлого. Беготня, толчки, эти пятна у вас на ботинках, забудьте об этом. Я дам вам более серьёзный вызов. Я беру вашу жизнь как свою собственность. Всё так, всё так, мой прекрасный друг. Быть может, вы ожидали, что если вы когда-нибудь погибните, вы погибните от меча, выкованного из бронзы первого колокола, прозвонившего век христианства над всей Европой? От жестокого хладного железа? Пустое. Этого подноса в моей руке куда как хватит. Хватит для того, чтобы сначала сломать вам челюсть, затем опрокинуть вас, затем для того, чтобы бить им и бить, пока ваш череп не расколотится. Прежде чем вы умрёте, не волнуйтесь, я размажу и эти пальцы, которыми вы так неловко позволили себе прикоснуться к моему плечу.
- Итак, сэр, вы готовы идти до конца и быть убитым почти что без повода каким-то мальчиком, который решил стать полоумным тираном здесь и сейчас? Нет, быть может? Может быть, вы хотите отойти куда-то и оправить вашу одежду? Тогда вам достаточно лишь только убрать свою руку с моего плеча, прошептать, что вы покоряетесь и отступить прочь. Вы знаете, отдать Цезарю должную ему дань страха. Я даю вам на то своё позволение. Но смотрите, друг мой, я хочу видеть страх в ваших глазах - ах, в глазах столь похожих на сталь! Помните, если я не увижу его там, если вы сделаете и скажите сейчас что-то, чего я не приказывал вам, я убью вас. Здесь и сейчас.